Лукавая улыбка заиграла на его губах.

– Ты бросаешь мне вызов, Джиллиана? На твоем месте я был бы осторожнее. Никогда не соблазняй голодного мужчину кусочком еды.

– Так, значит, вот кто я теперь? Всего лишь кусочек?

Грант наклонился и взял ее сосок в рот, с наслаждением посасывая. Его щеки втянулись, а пальцы обхватили другую грудь.

Огненная стрела пронзила ее, побуждая тело к отклику. Она почувствовала, как кровь забурлила в жилах, а сердце гулко забилось в груди. Грант мягко прикусил сосок, затем чуть отстранился, и губы его были влажными.

Джиллиана жадно поцеловала его, желая ощутить его рот так, как никогда прежде. Она углубила поцелуй и стиснула в пальцах его волосы.

Наверное, эта дикая, неутолимая жажда в тот же миг передалась и ему. Он раздвинул ее ноги, положив их к себе на талию, и подтянул ее ближе к краю стола. Она смутно сознавала, что его руки пробрались к ней под платье и быстро освобождают ее от нижнего белья. Не было никакой сдержанности и осторожности в том, как он сдирал с нее одежду. Ничто не должно было воспрепятствовать ему.

И вдруг – о счастье! – он оказался внутри ее, и Джиллиана всхлипнула от наслаждения.

Еще, пожалуйста, пожалуйста, еще! Еще и еще – до тех пор, пока она не наполнилась им так, что не могла ни дышать, ни думать, ни что-либо чувствовать. Еще – до тех пор, пока наслаждение не стало единственным ее ощущением, и это было началом и концом всего, чем она являлась. Джиллиана потянула его к себе, постанывая от нетерпеливого восторга.

Она так отчаянно желала достигнуть вершины и в то же время хотела задержаться над пропастью, где жажда, и желание, и вожделение, и блаженство смешались воедино.

Пальцы Гранта оставили ее грудь и скользнули под юбки, поднимая их. Взглянув вниз, где они соединялись, он приказал:

– Посмотри на нас.

Она наклонила голову и увидела, как он медленно входит в нее. Это было настолько возбуждающе, что ее пальцы скрючились, и она стала царапать его одежду.

– Быстрее, – попросила она, умоляя поскорее вернуться.

Он исполнил ее просьбу, но делал это настолько медленно, что она чуть не всхлипнула от нетерпения. Пальцы сживались и разжимались у него на плече, затем обхватили его шею, притягивая голову ниже, эту восхитительную улыбку ближе к своим губам.

Она хотела, чтобы он был быстрее и напористее, но он дразнил ее, отступив и прошептав на ухо:

– Этого наслаждения достаточно, Джиллиана? Достаточно?

Уже было не время для игры, для притворства, слишком велико нетерпение. Она хотела страсти и забвения. Она вонзила ногти ему в плечи, но он лишь улыбнулся, затем наклонился вперед, очень нежно целуя ее в губы. Это был дразнящий поцелуй, покровительственный поцелуй, ни в малейшей степени не выдающий той страсти и жажды, которую она испытывала.

Он дал юбкам упасть и накрыть их. Для остального мира они, наверное, представляли бы ошеломляющее зрелище: граф Стрейтерн, сплетенный в страстном объятии с компаньонкой. Грудь ее была обнажена, губы припухли от его поцелуев. Но никто не увидел бы, что он медленно скользит в ней туда и обратно, мучая ее дразнящим, контролируемым обладанием.

– Ну?

Она положила голову ему на плечо, сдаваясь.

– Достаточно? – спросил он.

Спокойствие его голоса не сочеталось с покрасневшим лицом и побелевшими костяшками пальцев, сжимающих край стола.

Слезы пришли неожиданно, удивив ее. Наверное, она могла бы попытаться скрыть их, но лишь откинула голову назад и устремила взгляд на потолок, и с ее губ сорвался полувсхлип-полустон.

Грант давал ей именно то, чего она хотела. Каждый дюйм ее тела был переполнен ощущениями, и она не чувствовала ничего, кроме него. Все сосредоточилось на Гранте, на его дразнящей улыбке, на прикосновении его пальцев к коже, и больше всего на чувствах, которые он вызывал в ней, медленно входя в нее и выскальзывая обратно, управляя не только своим телом, но и ее.

– Достаточно? – прошептал он.

– Да, – выдохнула она.

«Помни это», – кричал ее мозг, когда тело воспарило к небесам. «Помни это», – звучало рефреном, когда он наконец впился ртом ей в губы и проглотил ее всхлип.

Ее руки привычным движением вытащили пробку из кобальтовой бутылки. Она опустила ложку с длинной ручкой внутрь, зачерпнув чуть-чуть сероватого порошкообразного вещества. Это были высушенные и истолченные в порошок листья белладонны, весьма ценного растения, употребляемого при нервных расстройствах, глазных болезнях и дисфункции мочевого пузыря.

Когда-то от кого-то она слышала, что яд – женское оружие. Какая глупость. И хотя этот порошок может быть назван ядом, это еще и ценное лекарство. Она использует лекарство для лечения. Но если душа не чиста, какое имеет значение, что тело исцелено?

Вот тут-то лекарство и становится ядом. Большая его доза становится средством закончить жизнь. В некотором смысле это благое дело – избавить жертву от долгих мучений. Правда, первые несколько секунд после принятия яда трудно вынести, но агония длится недолго.

Слишком недолго, чтобы вырвать с корнем зло.

Есть такие грехи, которые нельзя исправить, как и грешники, которые не видят необходимости в искуплении. В таких случаях она просто делает то, что должна, и заканчивает их жизнь, ничуть не заботясь об их возможных мучениях. Если под конец они умоляют об избавлении – это то, что они заслужили.

Она полностью отдает себе отчет в том, что некоторые сочли бы то, что она делает, неправильным. Но эти же самые люди отрицали бы необходимость восстановления справедливости во всех случаях, кроме самых вопиющих. Жизнь совсем не всегда добра и добродетельна. И дело смелых – потребовать честности и справедливости.

Правда заключается в том, что она избавляет мир от тех, кто оскверняет невинность, кто несет в себе зло. Но она была уверена, что ее никогда не признают избавительницей и никогда не будет она до конца прощена за то, что делает.

Однако есть и такие, кто может задуматься в тишине ночи, кто она больше – святая или грешница, не следует ли рукоплескать ее рвению.

Но самой ей это все равно.

И она не испытывает разочарования, когда время от времени терпит неудачу в попытке убить зло. Она просто заново оценивает сделанное, определяет, где и что пошло не так, и решает, что делать дальше. Если она терпит неудачу, то совершает новую попытку. И в конце концов всегда добивается нужного ей результата.

Вспомнить хотя бы то, сколько времени понадобилось на Джеймса.

Она повернулась и улыбнулась скелету, разложенному на кровати; череп аккуратно лежит на подушке, словно он спит. Милый Родерик – это псевдоним, разумеется, ибо никто бы ее не понял, если бы она использовала его настоящее имя. Но она воспользовалась услугами очень предприимчивого молодого человека, – который удовлетворился незначительной суммой и лекарством для облегчения симптомов личного характера, – чтобы эксгумировать его. Никто не знал, что скелет принадлежит самой первой из ее жертв – старику, который бил свою жену и чуть не уморил голодом детей. Считается, что он похоронен в церковном дворе, где лежит один, и никто его не навещает. Но он ее постоянный спутник, напоминание не только о том, что она должна исполнить, но и о том, что уже сделала.