– Нашли ее мобильный телефон, – говорит он.

Облегченно вздыхаю.

– Разговор записался? – спрашиваю я.

– Специалисты сейчас изучают файл. Но вроде бы все в порядке.

Полицейский, имени которого я так и не помню, прощается со мной, и мы остаемся с Юлианом наедине. Вспоминаю наши объятия на лужайке, стараюсь об этом не думать. Как только приехали полицейские, которых он вызвал, Юлиан сразу же отошел от меня, смутился. Стал снова называть на «вы». И с тех пор избегает смотреть мне в глаза.

– Линда, – говорит он, а звучит как будто «прощай».

– Привет, – глуповато говорю я, пытаясь встретиться с ним взглядом, но он не дает мне ни единого шанса, поворачивается и исчезает за дверью своего кабинета.

Он ведет себя так странно и неуклюже, потому что на самом деле считал меня убийцей сестры и ему теперь стыдно? Возможно. Наверное, поэтому он так ни разу и не объявился с той ночи, когда мы сидели вместе. Вспоминаю, что говорил Ленцен тогда, у меня дома: «Доля сомнения всегда остается». Как хорошо, что признания Ленцена на моем телефоне положат конец всем сомнениям. Ковыляю на костылях по коридору комиссариата и вдруг слышу за спиной знакомый голос.

– Здравствуйте, фрау Михаэлис.

Кое-как оборачиваюсь. Передо мной Андреа Брандт. Она не особенно изменилась. Разве что теперь улыбается, правда, едва заметно.

– Слышала, что произошло ночью, – говорит она. – Вам следовало бы предоставить это все нам.

Прошлая ночь. Не сразу понимаю, о чем она. Все это уже позади.

Ничего не отвечаю.

– Ну да, как обычно, – говорит Андреа. – Рада, что с вами все в порядке.

– Спасибо.

Показалось, что она хочет еще что-то сказать. Может, только сейчас она поняла, что пару месяцев назад она со мной говорила по телефону. Свидетельница, которая позвонила, а потом положила трубку. Но она лишь слегка пожимает плечами, говорит мне: «Всего хорошего!» И уходит.

Продолжаю ковылять, добираюсь до выхода, оглядываюсь. Принимаю решение. Переставляя костыли, шаг за шагом, думаю, сколько всего надо сделать. Поговорить с адвокатом. С родителями. Забрать Буковски. Позвонить в издательство. Литературному агенту, чтобы она была в курсе, когда начнут звонить из газет. Выспаться. Принять душ. Подумать, где жить. Потому что возвращаться в свой дом не хочу, по крайней мере, какое-то время – последний раз, когда я вошла в него, он не выпускал меня больше десяти лет. Надо поговорить с кем-то по поводу моих панических атак, которые теперь, когда худшее позади и речь уже идет не просто о выживании, становятся большой проблемой. Столько всего надо сделать. А вместо этого я стучу в дверь, за которой скрылся Юлиан, и распахиваю ее.

– Можно войти? – спрашиваю я.

– Конечно. Прошу. Входите.

Впервые у меня есть время спокойно его рассмотреть. Он сидит за огромным, в идеальном порядке столом. Выглядит хорошо.

– Правда?

– Ну да, входите.

– Нет, я имею в виду другое. Мы опять на «вы»? Это правда?

Впервые за сегодняшний день он смотрит мне в глаза.

– Ты права, – говорит он. – Это действительно глупо. Садись.

Падаю на стул, который он мне предложил, устраиваюсь поудобней, прислоняю к его столу свои костыли.

– Зашла сказать спасибо, – вру я. – Ты меня спас.

– Ты сама себя спасла.

Какое-то время мы молчим.

– Ты был прав, – наконец говорю я. – Это было убийство на почве личных отношений.

Он задумчиво кивает. Мы опять молчим, только на этот раз куда дольше, упорней и неприятней. Слышно, как на стене слева от меня тикают часы.

– Я никогда не считал, что это ты убила сестру, – говорит вдруг Юлиан.

Удивленно смотрю на него.

– Ведь именно об этом ты хотела спросить?

Киваю.

– Никогда не считал.

– Но когда я тебе позвонила тогда, ты же… – начинаю я, но он не дает мне закончить.

– Линда, я ничего не слышал о тебе почти двенадцать лет. И вот ты неожиданно звонишь, будишь меня среди ночи и спрашиваешь о подобных вещах. Не «алло, как дела, извини, что так долго не объявлялась». Как, по-твоему, я должен был реагировать на все это?

– Вау, – говорю я.

– Вот именно. «Вау». Так я и подумал.

– Но постой. Ведь это ты должен был объявиться. У нас же был уговор. Ведь это ты был женат. И сам сказал, что дашь мне знать, когда захочешь увидеться, – гневно выпаливаю я.

Раздражение мое вскипает и переливается через край. Горькое, вязкое, двенадцатилетней выдержки.

– Впрочем, это уже не имеет значения, – продолжаю я. – Извини, что разбудила твою подругу. Больше такое не повторится.

Пытаюсь встать. Нога болит.

Юлиан растерянно смотрит на меня. Потом вдруг на губах у него появляется улыбка.

– Ты считаешь, что Лариса – моя подруга?

– Ну хорошо, невеста, жена… Тебе виднее.

Не могу управиться с костылями и, обессиленная, оставляю их.

– Лариса моя сестра, – говорит Юлиан с улыбкой. – Вообще-то она живет в Берлине.

Сердце мое начинает биться с пятого на десятое.

– Ой, – глуповато восклицаю я, – а я и не знала, что у тебя есть сестра.

– Ты много чего обо мне не знаешь, – продолжая улыбаться, говорит Юлиан.

И снова становится серьезным.

– Кстати, Линда, я ведь подал знак, объявился.

– Не рассказывай мне сказки. Я так ждала тебя все эти годы.

Он молчит, словно пораженный громом.

– Помнишь наш разговор о литературе? – спрашивает он наконец.

– При чем здесь это?

– Помнишь? Наш первый настоящий разговор? На ступеньках моего крыльца?

– Конечно. Ты говорил, что не любишь прозу, она тебе мало интересна, предпочитаешь стихи.

– А ты сказала, что вряд ли полюбишь стихи. И я ответил, что возможно, когда-нибудь, постепенно, не торопясь, я попробую убедить тебя в обратном. Помнишь?

Я все помню.

– Да. Ты сказал, что мне надо почитать Торо или Уитмена, они могут научить меня любить стихи.

– Ты все помнишь, – говорит Юлиан, и только тут до меня доходит.

Вспоминаю растрепанный томик Уитмена на своем ночном столике. Сколько он доставил мне радости за все эти годы. Господи. Книга, которую я так часто листала, которая спасла меня в ту бессонную ночь перед интервью. Коленки у меня задрожали.

– Это и был твой знак? – беспомощно спрашиваю я.

Юлиан печально пожимает плечами. Силы оставляют меня, и я безвольно падаю на стул.