– Да-да, что-то такое припоминается, – покивал Николай с конфузливой улыбкой и снова повернулся к бильярду.

И чего было конфузиться? Не подвиг ратный, чай забыл… Покосившись на партнера, ревниво определяя – заметил «шаркун» его конфуз или нет, – Николай нарочито озаботился кожаной наклейкой на ударном торце кия. Внимательно осмотрев ее, он счел наклейку все же подходящей, снова прицелился и, наконец, нанес несильный удар. Биток сорвался с места, ударил, и луза затрепетала, принимая шар-победитель. Дежурный офицер Шереметьев, скрывая вздох, легко щелкнул каблуками и констатировал:

– Партия, ваше величество! Ваш выигрыш – как всегда!

Николай II нерадостно засмеялся, погрозил дежурному офицеру пальцем:

– Не надо льстить, господин Шереметьев! Вы одерживаете победы чаще! Просто нынче, вероятно, мой день!

Дежурный по охране Царского Села снова щелкнул каблуками, склонил голову:

– Дозвольте вернуться к исполнению своих обязанностей, ваше величество!

– Конечно, Дмитрий, идите, notre cher gardien de repos[109]! – резкий голос царицы нивелировала ее холодная улыбка. – А нам с его величеством пора идти спать – у нас сегодня был весьма напряженный день!

– Да-да, Аликс, но мне еще к тому же надо непременно нужно отразить нынешний день в дневнике!

Помахав на прощанье рукой дежурному подполковнику, Николай II предложил супруге руку и вышел вместе с ней из бильярдной.

В спальне он раскрыл знакомую всему Двору тетрадку, заботливо осмотрел кончик «вечного пера» и склонился над дневником. Аликс, зная, что над записями супруг долго не засидится, терпеливо ждала его с нераскрытой книжкой в руках: предстояло выполнить еще одну традиционную супружескую обязанность – сходить в детскую половину во втором этаже дворца, вместе поцеловать детей на ночь.

Николай закрыл дневник и заботливо убрал его в бюро, где уже лежали стопки таких же тетрадей. И уже через полчаса свет в спальне императора погас – остался горящим один ночник в изголовье кровати… Его величество быстро заснул – он умел засыпать быстро, беззаботным сном беззаботного человека.

Адъютант же, всунув носки сапог в громадные войлочные «шлепки», осторожно прошаркал мимо царского ложа с балдахином к окнам, приоткрытым по случаю чудесной погоды, и плотно закрыл их. Он опасался не злоумышленников, а того, что под утро может подняться ветер. Стукнет рамами, овеет сырой прохладой раскрывшегося во сне монарха, а то и вовсе разбудит – непорядок-с! На обратном пути к дверям Шереметьев свернул чуть в сторону, прикрыл полуоткрытую крышку бюро с царскими дневниками, и бесшумно вышел, стряхнув с сапог «шлепки».

…Десятки тетрадей, исписанных четким разборчивым почерком – очевидно, чтобы потомки когда-нибудь разобрали каждое слово великого императора великой России. В записи нынешнего дня помянуты дядья, приезд Мама, катание верхом, чудесная погода и даже напарник в нынешней игре на бильярде – Шереметьев. В перечне дневных «свершений» есть и государственные дела – некое утреннее военное совещание, доклад министра иностранных дел. Открой эти дневники посторонний – с трепетом, с ощущением скорого прикосновения к царской тайне, – очень быстро закрыл бы их с разочарованием. То ли царь писал, то ли дворник царский…

Ну, совещание какое-то военное. Ну, доклад графа Ламздорфа – и что? Таких совещаний и докладов при дворе императора великой державы – масса! И только интересующийся историей, знающий историю Отчизны человек способен увидеть за скупыми строчками царской дневниковой записи за 24 марта 1905 года события поистине эпохальные. Именно в этот день в большой зале Царскосельского дворца состоялось Особое совещание, с важной для страны повесткой дня: быть или не быть на Дальнем Востоке долгожданному миру?

24 мая 1905 года, Николай II собрал военное совещание. Местом его проведения была избрана Кавалерская, или Серебряная столовая. К 11 часам на огромной Парадной лестнице начали собираться участники – главнокомандующий Петербургского военного округа и войсками гвардии великий князь Владимир Александрович, генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович, военный министр генерал Сахаров, наместник на Дальнем Востоке генерал-адъютант Алексеев, управляющий Морским министерством адмирал Авелан, министр императорского двора Фредерикс, председатель Дальневосточной комиссии по закупкам военного снаряжения генерал-лейтенант Рооп, член Государственного совета генерал-адъютант Дубасов. С некоторой робостью по широким мраморным ступеням поднимались командующий войсками Приамурского военного округа Гродеков, генерал от инфантерии государственный контролер Лобко, генерал-адъютант Гриппенберг, ранее командовавший 2-й Маньчжурской армией.

За несколько минут до боя часов адъютанты торжественно открыли двойные двери Кавалерской столовой, и военные чины по старшинству проследовали туда. В ожидании Николая II генералы, напрягая шеи в тугих воротниках мундиров, разглядывали живописный плафон, многоярусную изразцовую печь работы Растрелли, негромко переговаривались.

Был на том совещании и еще один присутствующий – незримый, но с правом решающего голоса. Над огромным овальным столом, с которого по случаю делового совещания были убраны знаменитые орденские сервизы, реял призрак недавнего Цусимского морского поражения России – бой военных кораблей 2-й и 3-й Тихоокеанских эскадр с японским флотом.

Главной целью русского флота, командовали которым адмиралы Рожественский и Небогатов, был прорыв во Владивосток. Командующий Японским флотом адмирал Того имел задачу полного разгрома российского флота. Огромная концентрация сил японского флота, его лучшая оснащенность и маневренность привели к неизбежному. Не будем забывать и соотношения сил: 30 русских боевых кораблей против 120 японских… А перед этим – оставшиеся в кильватере эскадры Рожественского 33 тысячи километров тяжелейшего перехода от Кронштадта до Цусимы, вступление в бой с ходу…

Несмотря на мужество и героизм российских офицеров и матросов, потери для России были катастрофическими: японцами было потоплено 19 кораблей. Из 14 тысяч человек личного состава эскадр в том бою погибло более 5 тысяч… Лишь 2 крейсера и 2 миноносца дошли до Владивостока. 3 крейсера сумели прорваться в нейтральные порты, и там были интернированы.

Вместе с первым ударом часов адъютанты у распахнутых дверей вытянулись в струнку, и в столовую торопливо вошел хмурый император. Заняв свое место у середины стола, спиной к стене, он улыбнулся углами рта и кивнул собравшимся. Дожидаясь, пока те торопливо рассаживались, Николай разложил перед собой бумаги, поднесенные адъютантом в папке красного сафьяна.