Снежные вихри заметали горловину Жугони, в которой сразу исчезали всякие следы. С тех пор, как войска покинули Пантарлие и укрепленный замок Жуг, где сир Арбон, который управлял от имени герцога, отдал им на разграбление свой буфет и винные погреба, ветер превратился в настоящий ураган, а армии еще надо было дойти до гребня, разделявшего Рону и Рейн.

Армии? На самом деле это был настоящий сброд, который тащился вдоль всей дороги. Все это напоминало исход, так как, кроме двадцати тысяч солдат, в обозе были сотни палаток, ковров, ящиков и шкатулок для драгоценностей, роскошных одежд, манускриптов, изделий из серебра, а также монет, сказочного сокровища молельни герцога, среди которого первое место занимали двенадцать золотых фигур апостолов, дарохранительницы и другие культовые предметы. И все это, не считая священников и певчих и, наконец, всего, что относилось к герцогской канцелярии со всеми чиновниками и самим канцлером. Все это предназначалось для того, чтобы показать всей Европе и всему миру, что бургундской силе и организованности нет равных на земле. Впрочем, по мнению герцога Карла, начавшего эту войну, она должна была быть быстрой и победоносной: просто карательной экспедицией, чтобы утвердить свою власть.

На самой вершине прямо на снегу стоял сам Карл Смелый и с гордостью наблюдал прохождение колонны.

Он видел себя уже не герцогом Бургундским, а Ганнибалом, переходящим Альпы зимой, и его мало волновало, что это всего-навсего Юра! Единственное, что вызывало его сожаление, так это то, что не было ни одного слона.

Он стоял здесь уже несколько часов, не обращая внимания на колющий снег и резкий ветер и с жадностью наблюдая за этим живым подтверждением своего могущества в виде знамен разных войск и множества войсковых флажков. Те из солдат, которые проходили перед ним, старались держаться прямо и не обращать внимания на погоду. А он и не собирался уходить со своего наблюдательного поста.

Рядом с ним стоял его брат Антуан, а несколько сзади, закутанные до самых глаз, те, кто в последнее время составлял его привычную свиту: миланский посол Жан-Пьер Панигарола в плотном плаще, подбитом куньим мехом, с надвинутым на самые глаза капюшоном из темно-красного бархата, и изящный молодой человек, который на самом деле был Фьорой. Они были вынуждены оставить Оливье де Ла Марша, который заболел дизентерией, в Салене.

Накануне того дня, когда они должны были покидать Нанси, Карл Смелый велел позвать к нему Фьору, которая только что поправилась после ранения. Он принял ее в своей оружейной, где он рассматривал новый тип арбалета, который по его заказу изготовил один немецкий мастер.

— Донна Фьора, — произнес он, не оборачиваясь, — я думаю, что вам известно, что завтра мы отправляемся в поход, чтобы наказать швейцарских грабителей и захватчиков? Я решил, что вы поедете в компании мессира Панигарола, посла монсеньора герцога Миланского. Это один из самых умных и образованных людей, и поскольку он почти всегда находится рядом со мною, то мы все будем довольно часто ехать вместе.

— Монсеньор, прошу прощения, но почему вы так настаиваете на том, чтобы я вас сопровождала, и потом под каким именем? Если я — заложница, то объясните почему? Вы сами сказали Дугласу Мортимеру, что я являюсь графиней Селонже, но вам ведь очень хорошо известно, что я просила аннулирования брака? Мне казалось, что ваша милость желает этого так же сильно, как и я!

Все еще держа в руках арбалет, герцог повернулся и с улыбкой посмотрел на молодую женщину:

— Вы получили прекрасное воспитание, донна Фьора! Но разве вам никогда не говорили, что не принято задавать вопросы герцогам? А вы, как мне показалось, задали их достаточно. Но один раз я сделаю исключение и отвечу, если вы… обещаете мне оказать честь…

— Честь? Я? Могущественному герцогу Бургундскому?

— Именно. Сейчас я вам скажу, что мне надо. А пока я отвечу на ваши вопросы. Вы — заложница? В определенном смысле — да. Иметь вас при себе — это позволяет мне держать в руках при себе еще двух человек…

— Двух? Но ведь, как я слышала, Кампобассо уехал?

— Он вернется. Самое главное, что он и Селонже не поубивают друг друга и не будут все свое время посвящать вам. А теперь поговорим об аннулировании брака!

Легат отправился к императору Фридриху, чтобы добиться от того нейтралитета в той войне, которую я собираюсь начать. Одновременно он займется и вашим делом. Поэтому до решения вашего вопроса вы имеете право называться графиней Селонже.

— Оно мне не принадлежит, и я не собираюсь его носить! — вскинула голову Фьора.

— Как вам будет угодно. Вас представят завтра послу под вашим прежним именем. Ваша воспитательница поедет за вами в самой удобной карете. Что касается вас, то здесь я подхожу к сути своей просьбы: вы будете сопровождать меня верхом на лошади, конечно, если умеете…

— Монсеньор, вы же смогли допустить, что меня хорошо воспитали?

— Превосходно, но надо еще, чтобы вы согласились надеть тот костюм, который в настоящий момент, должно быть, принесли в вашу, комнату. Это костюм… мужской…

— Если вы хотите лишь этого, монсеньор, то это сущий пустяк! — улыбнулась Фьора. — У меня уже есть мужской костюм, в котором я путешествовала от самой Флоренции!

— Если вы имеете привычку к таким костюмам, то тем лучше, но я хотел бы, чтобы вы надели именно тот, который я вам прислал! Как раз в этом состоит сокровенный смысл моего желания ехать с вами во время всего похода.

Вернувшись в дом Маркезов, Фьора действительно нашла в своей комнате разложенными на кровати облегающие брюки из черного шелка, вышитые рубашки из тонкого полотна и короткий бархатный камзол алого цвета, на одном из рукавов которого серебром был вышит бургундский герб. На шляпе из такого же бархата был прикреплен золотой медальон с изображением святого Георгия; рядом лежала тяжелая золотая цепь и великолепный плащ из тонкого черного сукна, подбитый куницей; замшевые сапоги на меху завершали наряд, но молодая женщина лишь рассеянно взглянула на все остальное. Она все продолжала смотреть на камзол, когда вошла Леонарда, нагруженная ворохом одежды, которую собиралась упаковать в сундук. Фьора подумала, что ее воспитательница может прояснить ситуацию.

— Вы ведь сами бургундка? — спросила она. — Вероятно, вы знаете, что это за герб? Монсеньор Карл только что прислал мне всю эту одежду. Я обязана надеть это и ехать рядом с ним верхом.

Леонарда взяла камзол и стала его внимательно рассматривать. Она долго молчала, а когда уронила камзол к остальным вещам, Фьоре показалось, что она побледнела.

— Ну что? — спросила она с нетерпением.

— Этот герб раньше принадлежал монсеньору Карлу, когда он назывался графом Шароле. Серебряный щит означает старшего в роду сына. Мне кажется, что, когда Жан де Бревай служил у него, он и носил такой герб…