Что и было сделано в тот же день. Вообще-то очень странный Бог был у них: призывал к насилию, угрожал, требовал подношений. Причем жареный барашек его не устраивал, он предпочитал золотые украшения и золотые деньги. Вот поэтому поистощившиеся в дороге евреи решили поправить свои дела в первом попавшемся городе. На пути оказался Иерихон, и в ту же ночь Мозеса не стало (не его теле было обнаружено до 30-ти колотых ран, впрочем диагноз поставленный Срулем Хакаком утверждал что смерть произошла от болезни сердца). Правая рука Мозеса - Иисус Навин взял власть и заменил концепцию выживания на концепцию вооруженной агрессии. Не будет неправильным, если с этого момента мы будем воспринимать еврейских беженцев как банду, которая запятнала себя убийствами, ограблениями и насилием под руководством Иисуса . Утром жители Иерихона были изумлены обнаружив вооруженную толпу прямо у стен своего города. Закрытые с вечера ворота внушали уверенность, но странное поведение незнакомцев, не придавало храбрости. Целых шесть дней бандформирование нарезало круги вокруг напуганного городка, не делая попыток проникнуть внутрь. Местами это походило на крестный ход, иногда на акулу кружащую вокруг жертвы. А Иисус поджидал Высокого Покровителя, без которого он никогда не решился бы на такое. На седьмой день Господь прибыл и ударил по стенам из своего оружия. Эффект был потрясающий, тучи пыли поднялись в воздух и глинобитные стены осели, подгребая по собой стоявших там защитников. Деморализованные жители даже не сопротивлялись, когда банда ворвались в город и устроила резню небывалых размеров. Были убиты все мужчины, женщины, дети и старики. Молодых девиц взяли в плен и лично Иисус командовал, кому налево, кому направо. В земле обетованной нет места некрасивым женщинам! Поэтому большая группа слева была изнасилована и убита. Что следовало ожидать, так это то, что евреи вознесут Мозеса на пьедестал. Злые гении всегда вызывали восхищение у простых людей (свалили-то все на него), не за то что вывел народ из пустыни, а потому что наубивал кучу народа и расправился бы с остатками на пути к молочным берега. А в основном за то, что выдоил из них множество денег и драгоценностей и был с Господом Богом на короткой ноге......

– Потрясающе!- заорал Стас.

– Не ори!- сказал я ему. -Тоже мне артист Качалов, лучше посмотри назад, за нами кажется хвост!

– Вижу! Надо выбрать место поукромнее!

– А зачем он нам? Давай я его влет!

– Зажигательной по бензобаку сначала попробуй...

Я полез в сумку, помню же, у нас было с полсотни зажигательных патронов, а сейчас пусто.

– Стас, ты не видел зажигательных? Такие симпатичные с желтенькими ободочками?

– С желтенькими? Я ими два магазина зарядил себе...

– Зачем?!

– Сам же сказал - симпатичные!

Влад сидел за рулем и что-то там хмыкал и кхекал слушая нашу беседу.

– Дай сюда!- сказал я, забирая его винтарь. По булыжной мостовой даже Ниссан шел вприпрыжку.

– Может оно и к лучшему.- подумалось, -Открой Стас заднюю дверь и стой с краю чтобы не зацепить!

Мотоциклист увидел распахнутую дверь и ствол винтаря, но булыжники слишком скользкие, даже на скорости сорок километров, когда он начал тормозить заднее колесо повело влево. Теперь он стоял в самой выгодной для стрельбы позиции. Приглушенный выстрел выбил факел пламени между его ног, и через мгновение он пылал весь, скрючившись на мостовой как гигантский черный жук.

Москва была совсем не похожа, на ту что мы знали...

– Где мы сейчас?- спросил Влад, оглядываясь по сторонам. Я уже давно ничего не понимал. Слева было какое-то поле с сараями по периметру. Справа не-то заводские корпуса, не-то тюрьма. Все заброшенное, ржавое, со сломанными деревянными заборами. Тоска одним словом, прямо как опера Пуччини.

Впереди были закрытые ворота и фигура сторожа притулившиеся у будки, уже наполовину разобранной. Я представил как он будет тут зимой и похоронил его заочно, поэтому когда Влад притормозил около него, я вылез из машины с траурным выражением лица и обратился к нему со словами:

– Сердце мое переполнено жалостью, мой добрый друг, каково тебе здесь в одиночестве, на старости лет, у бездушной махины завода Зингера встречать последние рассветы и закаты в твоей ставшей никчемной жизни, которая прошла как сон и вся стороной?

– Свят, свят! - перекрестился мужичонка. -Господь с вами, что же это вы такое говорите-то? Это Морозовская мануфактура, не Зингера! Зингера-то в Мытищах, поди!

– А чего закрыта?

– Так работы нетути, никакой! Как все зачалось год назад, так все и пропало; и хлопок, и нитки, и краска! Машины напополам растащили, а комиссия приехали - все под мухой, один я тверезый. Вот и посадили меня на энту должность, да тока пока я здесь, оне с другого входу шасть и тащат на базар невесть чего...

Влад со Стасом тоже вылезли из машины и присоединились к нашей беседе.

– А скажи дед, где мы сейчас находимся? - спросил Вован с умным видом.

– Так в Замоскворечье, где ишшо?

– А от Казанского вокзала далеко?

– У-у милай, далеконько! - помахал тот руками.

– Не местные мы, дед! Место знаешь где машину поставить, чтобы на базар напополам не растащили? - спросил я.

– Как не знать, чай живу здесь! А жалованье-то какое будет?

– А какое тебе понравится?

– Царскими?

– Все равно!

– Ну тогда сто мильеонов рублев на ассигнации, революционными-то!

– Мишка, гони перстень!- Вован протягивал руку, пришлось снять.

Он поднес его к глазам одичавшего сторожа и спросил: -Золото берешь?

Дед чуть слюной не подавился, закивал молча, не в силах оторвать взгляда от такого богатства. Влад достал нож и разрубил перстень пополам, обернулся:

– Я тебе другой куплю!- пообещал.

А я и поверил!

Отдал половину деду.

– Это тебе аванс! Другую половину получишь через неделю, усек?

Дед неожиданно легко вскочил, снял шапку, поклонился.

– Рад служить ваши благородия!

Посмотрел я на него внимательней чуть не охнул, бороду сбрить да помыть - лет тридцать мужику, если не меньше!

– Как зовут?- спрашиваю.

– Тимофей, вашескабродие!

– А фамилия у тебя есть?

– Как не быть, Кузнецовы мы!

– Чего же ты Тимофей стариком прикидываешься?

– В армию неохота!

– А что так-то?

Взгляд его внезапно помутнел:

– Семья у меня, жена да сын годовалый! Кормить надо, сами знаете что творится...

– Уговорил, Тимоша! - вложил Влад в его ладонь вторую половинку перстня.