– Кого найти хотите? – скрипнул Рапалыч.

Убедившись, что с соседних столиков нас не пытаются подслушать, впрочем, это было почти нереально из-за шума, я навалился локтями на стол и сказал:

– Его называют Травником.

Если старик и знал это прозвище, то ничем себя не выдал. Они с Лютиком одновременно подняли стаканы и опрокинули в себя содержимое. После этого Рапалыч взял из миски рыбину, а Лютик закусывать не стал – вытер рот ладонью и мрачно уставился перед собой. Мы с Калугой подняли стаканы. Болотный охотник сделал несколько глотков, поморщился и схватился за хлеб. Я, запрокинув голову, вылил в горло все, что было. В желудок будто провалился раскаленный булыжник, там запекло, жар пошел вверх по пищеводу, на пути постепенно затухая… хорошо, но мало. Хочется напиться, черт. Сильно напиться, до мутантского визга, и забить на все эти проблемы до утра. Но нельзя. Травник где-то рядом, вот чую, что он неподалеку. Спрятался, затаился, как лис в норе… Надо крутить старика дальше, чтоб помог.

Я быстро описал Травника. Внешность у него была, в общем, примечательная, так что проблем со словесным портретом не возникло.

– Не, молодой, такового не знаю, – сказал Рапалыч. – А он кто?

– Можно назвать его старателем, вроде тебя, только он на более редком хабаре специализируется. Еще Травник – вроде ученого, изучает арты и аномальную флору. В Чуме он может быть без мандата. И, как бы там ни было, он прячется. Забился куда-то в щель, сидит, не высовывается. Старается не попадаться на глаза никому, а этим… – я показал глазами на дальнюю стену, – в особенности.

Вдоль стены метрах в трех над полом тянулась открытая галерея, на которой устроились два полицая с «Вепрями»: один прохаживался, а второй сидел, свесив ноги. Разглядывая толпу внизу, они перебрасывались репликами. Если все заведение принадлежит Чумаку, то неудивительно, что за порядком здесь следит городская охрана. Когда мы только пришли и заняли этот столик, охранники поглядывали в нашу сторону часто, но убедившись, что мы не буйные, никого не задираем и друг с другом драться тоже вроде не собираемся, потеряли к нам интерес.

Рапалыч налил еще полстакана, поставил перед собой жбан и уставился на него. Не выдержав, Калуга спросил:

– Так что, старость, подключишь свою мудрость, поищешь нужного нам человечка?

– Сыскать-то можно, – продребезжал тот, – но время нужно. И расходы будут немалые. Ходить, выспрашивать… людям мзду за сведения… А у меня ноги больные. И руки.

– И голова, – поддакнул Калуга.

– Голова у меня здоровее твоей, молодой.

Я решил, что больше пить не хочу, да и Калуга, кажется, тоже не собирался, а Лютик снова налил себе и тут же выпил. Сунул в зубы кусок хлеба и снова взялся за жбан.

– Ты не налегай, – сказал я, – нам еще работать.

– Да не, – сумрачно ответил он, – я когда без смолы, так выпивка меня не берет.

– Уверен? Потому что если…

– Я тебе говорю, командир: жбан могу вылакать – и ничего. Как проваливается куда-то.

Он налил себе, а я перевел взгляд на Рапалыча:

– У нас нет времени сидеть и торговаться с тобой. Нужно найти Травника и привести нас к нему. Говори цену.

– Пятьсот рубчиков, – брякнул старик.

– Чего?! – Калуга аж рыбой подавился. – Пять сотен монет, чтобы какого-то гаврика в городе отыскать?!

– Было б оно легко, вы б сами гаврика сыскали, – с этими словами Рапалыч снова наполнил стакан.

Когда мы входили в «Вершину», голова у него, как обычно, тряслась, да и руки ходили ходуном – пожар возле схрона совсем выбил старика из колеи, – но после двух стаканов дрожь прошла, Рапалыч даже как-то посвежел с виду, и голос стал тверже, уверенней.

– Пятьсот – вообще невразмерная сумма, ты и сам это понимаешь. Сейчас даю тебе полтинник, – я пальцем придвинул к нему извлеченный из сумки столбик монет, и взгляд старика приклеился к нему. – Как будет результат – еще столько же.

Дрожащая рука сама потянулась к деньгам… и опустилась.

– Мало, – сказал он. – Старость, мудрость моя говорят мне: мало. Пятьсот давай.

– А мне молодость и жадность говорят, что ты вконец охренел, старик! – не сдержавшись, я под столом пнул его каблуком в колено так, что он чуть не перевернулся вместе со стулом. – Бери полтинник и иди ищи мне Травника! А то другого найму!

– Да кого ты наймешь, кого ты наймешь, щенок?! – задребезжал Рапалыч. – Как я – никто Чума не знает! Я тут в каждый закоулок вхож, каждую щель изведал, в каждой дыре побывал! Да я… да мудрость, старость мою тут все уважают, все двери перед ними открыты! Кого ты там наймешь, а?! Э-эх!

С этими словами он сгреб монеты, встал и, кривясь, будто от глубокой душевной боли, похромал прочь. Я перегнулся через стол, ухватив его за пальто, потянул назад.

– Клешню убери, щенок! – окончательно рассердился старик.

– Куда это ты направился?

– Куда-куда… Травника твово искать. Здесь сидите.

– Какие же, будем говорить, шаги вы, уважаемая мудрость, собрались предпринять для поисков указанной персоны? – осведомился Калуга, подняв бровь.

– Чаво? – старик повернулся к нам. – Говорю: щас поищу его. Поговорить с людя́ми надо, в места разные сходить. Как приду, молодой, деньгу мне вынь да положь! Тогда к Травнику и сведу. А ну пусти, сказал!

Я убрал руку, но прежде, чем Рапалыч ушел, Лютик сунул ему в руку несколько монет.

– Батя, принеси мне жевательной смолы, – попросил он и опрокинул себе в глотку еще полстакана браги. – Знаешь, что это? Тут наверняка есть у кого – принеси.

Рапалыч положил деньги в карман пальто и похромал прочь, а мы втроем остались сидеть.

– Как бы он нас не сдал полицаям, – пробормотал Калуга озабоченно. – С другой стороны, какая ему выгода? Так еще полтинник получит, а так они все, что у нас есть, загребут себе.

– А за что им нас брать? – спросил Лютик.

Я ответил:

– К примеру, он может сказать, что мы из Края. Хотя вряд ли, конечно. Где он там… Ага, уже работает.

Рапалыч, подковыляв к стойке, заговорил с барменом. Тот сначала покачал головой, потом кивнул. Рапалыч положил на стойку монету, бармен передал ему что-то, и когда старик пошел назад, внимательно наблюдавший за ними Лютик вскочил. Не дожидаясь, когда Рапалыч подойдет, бросился навстречу – и вскоре вернулся, на ходу разворачивая кусок грязной тряпки. В ней оказалась смола, но не спрессованная в пластинку, а в виде клейкой зернистой массы, от которой наемник побыстрее отщипнул кусок и отправил в рот. Плюхнувшись на стул, он заработал челюстью. Только сейчас я понял, что последнее время Лютик стал совсем бледен. Теперь же наемник прямо на глазах порозовел, в равнодушных глазах его появилась живость.