– Чего скис? – поинтересовался Антон, с трудом застегивая новенькие узкие джинсы.

– Так, – неопределенно отмахнулся Кулапудов и еще сильнее погрустнел.

– Что это за «так»? «Так» бывают разными, понимаете, – голосом совы из мультфильма произнес Зубоскалин. Он присел рядом с Венькой и положил руку ему на плечо. – Откройся, сын мой. Может быть, то, что тяготит твою душу, облекшись в слова, станет легче.

Возможно, мы скромными нашими силами сможем тебе помочь, и грусть отпустит тебя. Уж смеяться над твоей проблемой точно не будем. Может быть.

– Да ну тебя, – попытался отпихнуться Венька.

– А че ты. Скажи, правда. Не бегемоты же, сообразим, как тебе помочь, – хором сказали Утконесовы, с любопытством уткнувшись взором в лицо однокурсника.

Кулапудов молча встал и задрал водолазку, обнажив в меру поросшую грудь. Ничего так, внушительных масштабов грудь. Поводов для беспокойства не вызывает. Ни тебе болезненной бледности, ни тебе прыщей, ни колотых, ни резаных ран. Только большая, от левой подмышки до правой, наколка:

«Я люблю тебя, Зося!»

– Сильно, – одобрил Зубоскалин. – Кому собираешься предъявить текст для рецензирования?

Но оказалось, что предъявлять-то было некому. Венька с грустью поведал свою историю, печальную, но крайне поучительную. Несколько лет назад, когда Кулапудов был еще злостным хулиганом, он влюбился в польку.

Красавицу, умницу, тянувшую в экономическом институте на красный диплом.

Ее звали именно так, как написано у Веньки на груди. Это он в знак вечной преданности сделал на животе несводимую татуировку: «Я люблю тебя, Зося!» Впоследствии полька разбила его сердце, уехав на родину и выйдя замуж за богатого соотечественника, а свидетельство любви Кулапудова осталось навеки...

– Я, дурак, стихи ей сочинял, а она так поступила, – окончил горькую повесть Кулапудов и с головой ушел в мрачные мысли.

– Да, со стихами ты перестарался, – заметил Санек. – Лучше бы мороженое покупал, они это больше любят. Глядишь, и осталась бы твоя полька при тебе.

Венька помотал тяжелой головой из стороны в сторону.

– Она мне больше не нужна, – твердо сказал он.

– Правильно, на фиг нам иностранки. Отечественные лучше, покладистее.

К тому же и патриотичнее это, с нашими-то. А чего ты тогда слезы точишь? Трагедию нам изображаешь.

– Пробовал я после этой Зоськи с другими, – удрученно сказал Кулапудов. – Да ненадолго все это.

– Забыть не можешь? – с тоской в глазах спросил Леха.

Он слушал с замиранием сердца, прочувствованно, так же, как дома смотрел мексиканские сериалы. Был бы бабой – разрыдался б навзрыд. А так нельзя. Не положено мужику.

– Нет. Показаться перед ними не могу без футболки. Попробовал закадрить одну на пляже, а она меня так послала, что до сих пор уши горят.

Все глубоко вздохнули. Проблема.

– А, может, тебе другую Зосю поискать? – предположил Федя.

– Имя больно у нее редкое для нашей местности. А в Польшу ехать мне не по карману.

– Найдем, – убежденно сказал Санек, вставая со стула. – Сегодня же и найдем. Все равно собирались отметить наш успех в кафе.

Заодно там и подыщем.

– Конечно, – согласились парни.

– А чтобы и она от тебя не ушла, мы ей тоже наколку сделаем, – радостно предложил Леха.

* * *

Заведение «У Швейка», отличавшееся доброжелательной обслугой и приличными ценами, гостеприимно приняло группу курсантов в свои стены, предложив им богатый выбор съестного, выпивки и одиноко скучающих девушек за соседними столиками. Санек сразу принял официантку в оборот, подробно расспросив об именах всех работающих в заведении особ женского пола не старше двадцати пяти лет. Как назло ни одной Зоси среди них не оказалось.

– Не робей, – успокоил он Кулапудова. – Вечер только начался.

И действительно, это было только начало. Курсанты накатили по маленькой, потом еще по маленькой, закусили. Однако для крепкого мужского организма, уставшего от недельного напряжения, этого было мало. Требовалось повторение – и неоднократное. Когда напряжение спало, сам бог велел продолжения банкета. Широкая русская душа не терпела полумер. Ребята еще опрокинули.

Когда в каждом из них сидело по пол-литра на рыло, нестерпимо потянуло на подвиги. Ну просто невозможно было удержаться.

– Ща я ее тебе найду, – заплетающимся языком сказал Санек Кулапудову и плывущей походкой подрулил к гнусавому исполнителю приблатненных песен. – Про ментов что-нибудь хорошее знаешь?

– Про ментов знаю, а вот хорошее о них...

– Понял, – пьяно кивнул Дирол. – Свободен.

Он отстранил рукой слабо сопротивлявшегося певца и вцепился в микрофон. Техника издала печально-стонущий звук.

– Федя, – позвал он в микрофон, крикнув изо всей дури. – Давай сюда, Федя.

Ганга, пошатываясь, подрулил.

– Вы, африканцы, все хорошо поете...

– Я русский, – поправил Федор.

Санек подумал.

– А русские африканцы вообще еще голосистее, – выкрутился он. – Сбацай что-нибудь про нашу службу. Желательно из медленного.

– Я не знаю.

– А на своем, африканском?

– Я не знаю.

– Что, в Африке про русскую милицию не поют? – искренне удивился Зубоскалин.

– У-у, – отрицательно покачал головой Ганга.

– Тогда сочини.

– Что? – изумился парень.

– Что хочешь, только про ментов.

Санек торжественно, как переходящий вымпел, вручил Федору микрофон, сам тем временем изучая посетительниц кафе. Черненькая со вздернутым носиком ничего, но блондинка в углу лучше. Желательно начать с нее. Парень пригладил пятерней лысину, забыв, что с недавних пор на голове отсутствуют волосы. Только короткий ежик пробился сквозь кожу, делая Зубоскалина похожим на только что освободившегося уголовника.

«Зато по-молодежному», – убедил сам себя Дирол и нацепил на лицо одну из своих умопомрачительных улыбок.

Ганга загомонил что-то на смеси английского, русского и национального языка племени ням-амнии. В общем-то получилось ничего, если не считать того, что рифмы в импровизированной песне и не намечалось. Голос же у исполнителя, как предполагал Санек, оказался ничего, баритон с приятной бархатной хрипотцой.

– Потанцуем? – пьяным голосом предложил Дирол.

Девушка согласилась. Первую минуту молча слушали, что там страдает Федька. Затем Санек поинтересовался именем партнерши. Оказалась не Зося.

– А подруги у вас есть? – напрямик спросил парень. Он был слишком пьян, чтобы придумывать что-то более оригинальное.