class="p">Я прикусила губу, так как звучание того, как он говорит на своем языке таким глубоким, темным тоном, заводило меня до предела.

— Ты делаешь это нарочно, — обвинила я, и он поднял на меня бровь.

— Что делаю?

— Заводишь меня, говоря вещи, которые я не могу понять. Я всегда хотя бы наполовину уверена, что они грязные, — поддразнила я.

Данте бросил на меня горячий взгляд, но затем отвернулся, чтобы посмотреть на деревянную крышу над головой.

— С твоей семьей все в порядке? — спросила я через несколько минут, когда он, казалось, ничего не собирался говорить в ответ на мои слова.

— На дом моего дяди Энрико напали прошлой ночью. К счастью, у старого ублюдка есть способности к Зрению, и он увидел Феликса еще до того, как тот пришел. Вся его семья сбежала — в этом поместье их жило тридцать два человека — к счастью, он успел переправить их всех в мой дом до прихода Феликса. В Оскуре не принято бежать, но он видел, что произойдет, если они попытаются сражаться. Феликс расправился бы со всеми. С ним живет шесть детей, и их бы забрали… — Данте вздохнул, провел ладонью по лицу и выглядел так, словно на его плечи легла вся тяжесть мира.

— Зачем ему забирать детей? — спросила я, пока он продолжал смотреть на крышу.

— Это его последняя тактика. Он похищает наших детей, чтобы заставить членов моей стаи выступить против меня. Он держит их детей в заложниках, чтобы заставить присоединиться к его стороне в этой борьбе. И я даже не могу винить их за то, что они делают то, что он говорит. На самом деле, я ясно дал понять каждому члену моей стаи, что если он сделает это с ними, я не буду считать их ответственными за то, что они обратятся против меня, когда я приду за его головой. Как я могу? Faremmo qualsiasi cosa per le persone che amiamo. (п.п. Мы готовы на все ради тех, кого любим.)

Я протянула руку и взяла его за ладонь, сжала его большие пальцы в своих и улыбнулась, когда он крепко обнял меня.

— Ты поймаешь его, Данте. И ты покажешь всему миру, что происходит с человеком, который переходит тебе дорогу, который ранит твою кровь и угрожает людям, которых ты любишь. Он умрет с криком, и никто не будет оплакивать его ни секунды. И когда ты пошлешь его на смерть, он не вернется, потому что в нем нет ничего от Оскура. A morte e ritorno. До смерти и обратно.

Данте повернулся, чтобы посмотреть на меня, и дрожь пробежала по моей коже, когда в воздухе затрещало электричество.

Его взгляд упал на мои губы, и я ответила на тоскливый взгляд его глаз, наклонившись к его губам.

Он ответил на мой поцелуй, но движение его рта к моему было медленным, размеренным, как будто он сдерживался, и я не знала почему. Леон сказал мне, что говорил с ним об этом, хотя у меня не было возможности поговорить с ним самой. Но взгляд его глаз говорил достаточно ясно, что он хочет меня, так что я не понимала, почему он сдерживает себя.

Я переместилась к нему, и он сел, заведя руки мне за спину, наш поцелуй стал глубже, когда я, казалось, прорвалась сквозь его сдержанность, но когда мои руки скользнули по его груди, он поймал мои запястья в свой захват и отстранился.

— Я не думаю, что смогу это сделать, bella, — пробормотал он, с сожалением глядя мне в глаза.

— Что? — я вздохнула, мое сердце бешено колотилось, когда меня охватило смятение, а жало его отказа причинило мне боль.

— Не тогда, когда мы вот так наедине, — медленно сказал он, отпуская мои руки, чтобы сжать мое лицо в ладонях. — Я знаю, что Леон сказал об этом, но…

— Но? — спросила я, заставляя себя держать его взгляд, даже когда я боролась с желанием убежать от него и с этим узловатым чувством в моем нутре.

Данте вздохнул, его пальцы чертили линии моего лица, как будто он пытался запомнить их, как будто он думал, что ему может понадобиться сделать это по какой-то причине. — Но, находясь здесь с тобой, я чувствую, что предаю его. Когда мы все вместе, и я вижу, как сильно он этого хочет, это одно. Но когда ты здесь одна, глядя на серебро в твоих глазах, которое отмечает тебя как его, и зная, что я все равно забираю тебя, это кажется… неправильным. Как будто я забираю его девушку.

— Я и есть его девушка, — вздохнула я. — Но я и твоя девушка тоже.

Взгляд Данте говорил о том, что он больше всего на свете хотел в это поверить, но просто не мог.

— Мои мама и папа были Элизианской Парой, — пробормотал он, его руки соскользнули с моего лица, пока его руки снова не обвились вокруг моей талии, сцепившись за моей спиной. — Их любовь пылала для всех, чтобы все видели, с жаром и силой солнца. Они никогда бы даже не подумали о том, что им нужен кто-то другой. И я не могу не думать о том, что и ты со временем не захочешь. Может быть, сейчас ты все еще привыкаешь к этому, и чувства, которые ты испытывала ко мне до того, как это случилось, все еще живы. Но со временем, я думаю, ты поймешь, что любишь Леона больше всех. Что он единственный, кто тебе нужен. И каждый миг, проведенный в твоих объятиях, заставляет меня только сильнее привязываться к тебе. Я боюсь, что в конце концов это уничтожит меня.

— Это не соревнование, Данте. Мои чувства к тебе так же сильны, как…

— Я хочу в это верить, bella, — вздохнул он. — И, возможно, мне просто нужно время, чтобы принять это. Но прямо сейчас, все, что бы мы ни делали наедине вместе, будет омрачено привкусом предательства на моем языке. Леон — моя семья, даже если кровь не связывает нас.

— Хорошо, — согласилась я, несмотря на то, что у меня болело сердце. — Мы не должны ничего делать без его присутствия.

Данте с сожалением улыбнулся мне, и я переместилась назад, вставая с колен и обхватывая ногами его талию, а затем опустилась на задницу между его бедер. Ни один из нас не сделал никакого движения, чтобы распутать себя дальше. Мой взгляд скользнул по его невероятно красивому лицу с широкими чертами, сильной челюстью, глубокими карими глазами и черными волосами,