о котором мастер Валу упоминал ещё на Бесовом Носу. — сообщил он, просмотрев несколько страниц. — Кажется, тот самый, куски из которого были в письме…

Я завладел тетрадкой, быстро пролистал.

— Так и есть. И, обрати внимание: всё, до последней строчки, зашифровано!

— О как… — Пётр заглянул в дневник. — Шифр тот же самый?

Я поднёс тетрадку к свече.

— Похоже, хотя наверняка утверждать не возьмусь. Ладно, упаковываем, потом разберёмся, на судне.

Пётр задумался.

— Насчёт дневника согласен, в нём сейчас ничего не поймём. А вот бумаги… — он взвесил на ладони пачку листков. — Матросы с «Клевера» явятся сюда не раньше, чем через час — и не наверху же их дожидаться, посреди пепелища? Давай, пока есть время, посмотрим, что здесь написано?

И, не дожидаясь моего ответа, зубами принялся распускать морской узел на стягивающей пачку бечёвке.

— Это и есть ключ к шифру? — спросил я. Мы торчали в подвале уже час, а помощь с «Клевера» всё не шла. Из всей пачки листков мы сумели разобрать всего три или четыре, и ничего нового не узнали — все они повторяли уже известное нам из рассказа Валу. Я собрался, было, упаковать бумаги с тем, чтобы заняться ими в нормальной обстановке и при нормальном освещении, — но Пётр заявил, что кажется, начал кое-что понимать. И пусть, сварливо добавил он, ему не мешают, а лучше зажгут побольше свечей — работать же невозможно в такой обстановке!..

Пока он возился с листками дневника, разглядывал их на свет, чуть ли не обнюхивал, я от нечего делать, стал рыться на полках. Ничего особенно интересного там не нашлось –пустые бутылки, коробки с пряностями и сушёными травами, старая одежда и всякий пыльный хлам, который можно найти в любой кладовке. Я совсем было собрался выбраться наружу, когда Пётр заявил, что понял, наконец, в чём тут дело.

— Это и есть ключ? Повторил я. — И как им пользоваться?

— Он помотал головой.

— Это подсказка, которую оставил тот учёный, которому Валуэр отдал дневник для расшифровки. Вернее даже, не подсказка, а нечто вроде рабочих материалов. Вот видишь — это оригинальный лист из дневника, а это — листок с расшифровкой.

Я взял оба листа.

— Ну да, бумага разная — эта вот белая, новая. А та жёлтая, вся в коричневых пятнах, как страницы старинных книг.

— Если верить Валуэру — а с чегобы нам ему не верить? Этому дневнику больше ста лет. — сказал Пётр. — но дело не в этом. Видишь, часть букв на странице помечены карандашом?

Я поднёс листок поближе к огню. Действительно, некоторые буквы были обведены кружками.

— Это пометки, сделанные при расшифровке. Ощупай их, только осторожно, самыми кончиками пальцев…

— Зачем?

— Ты делай, сам поймёшь….

Я провёл подушечками пальцев по отмеченным буквам.

— Тут неровности, какие-то, точки…

— Это проколы бумаги, сделанные иглой. заметь — то же самое — на всех оригиналах расшифрованных страниц.

Я посмотрел листок на просвет. Действительно, каждая из помеченных букв была проколота тонкой иглой.

— Думаю, эти буквы, их последовательность, и есть ключ к шифру, которым написана страница. — продолжал Пётр. — Так, сразу, его конечно, не разгадать, но если сопоставить с расшифровкой — можно будет понять принцип…

— … .и расшифровать остальные? — я не скрывал восхищения. — Ну, ты крут, Пётр, не ожидал! Вот так, с ходу, за какой-то час — и во сём разобраться…

— Погоди радоваться. — пресёк он мои восторги. — Если ты не заметил — на всех страницах положение отмеченных букв разное. А на нерасшифрованных проколов вообще нет. Вывод — ключ шифра для каждой страницы разный, и успел найти его только для части дневника.

— Хм-м… — это, и правда, меняло дело. — Хочешь сказать, что ключевые буквы для тех, других страниц мы не сможем?

— Как и не смог знакомый мастера Валу — и потому он прочёл только часть дневника. И я, кажется, догадываюсь, почему….

По крышке люка что-то заскреблось, раздались один за другим два удара.

— Там вы, что ли? — крикнули по-русски, с заметным прибалтийским акцентом.

— Валдис? — обрадовался я. — Мы, кто ж ещё? Сейчас отодвину засов…

Люк распахнулся, в погреб ударил луч мощного электрического фонаря.

— Спускайтесь, только по одному, лестница узкая. А ты пока, — я повернулся к Петру, — упакуй содержимое сейфа в какой ни то ящик. После договорим, на «Клевере».

— По ходу, поджигатели обронили. — сказал Пётр, рассматривая изгвазданный грязью плащ. О том, что пожар в доме стал результатом поджога, нам сообщил брандмейстер, успевший расспросить соседей.

— Карманы проверь. — посоветовал я. — Может, найдётся что-нибудь, способное вывести на их след?

— Сейчас. Ну-ка, парень, посвети! — сказал он матросу. Тот направил на находку луч фонаря.

Мы стояли возле двух подвод, на которые только что закончили грузить извлечённые из погреба бочки — Пётр всё же настоял на том, чтобы забрать их с собой. И пока вызванные с 'Клевера матросы ставили над люком треногу из брёвен, пока ладили подъёмные тали, мы, как могли, обыскали остатки дома. После пожарных там почти ничего не сохранилось — втоптанный в грязь плащ оказался единственной находкой, вызывающей хоть какой-то интерес.

Пётр вывернул карманы — что-то металлически звякнуло.

— Глянь-ка, что это? Отмычки?

В руке у него блеснула металлом связка проволочных крючков.

— Они и есть! — я присвистнул. — Брандмейстер, выходит, прав, домик не сам по себе загорелся…

Пётр перебрал проволочки, выбрал одну, длиннее остальных, и попытался согнуть. Отмычка поддалась с трудом…

— Хорошая сталь. — определил он. — И это странно: отмычки, насколько я могу судить, вполне профессиональные, а их владельцы– лохи педальные.

— Это почему?