Рост погладил зверьков, он их действительно любил теперь, они изрядно помогали в его нынешней работе… Правда, обе почему-то испытывали к нему не вполне платонические чувства, Белогрудка так вообще требовала, чтобы он ее гладил на ночь, иначе она плохо спала, ворочалась, однажды закатилась к нему под бок, и он ее чуть «не заспал», как это, кажется, было названо у Толстого в «Восемнадцатом году», когда Даша потеряла своего мальчика от Телегина… Нет, так учиться нельзя, решил Рост и снова изо всех сил попробовал сосредоточиться.

— Философия же боноков довольно проста, они не способны выдумывать собственные идеи. Возможно, они не понимают, не способны признать убедительной ту мысль, что математика и философия — науки, которые черпают силы для саморазвития в состоянии общества. Иногда к нам доходили вести, что наиболее умные из боноков для поддержания персонального мышления питаются травой ихна, которая, как я тебе уже рассказывал, сплетаясь корнями, создает достаточно объемные образования. Они обладают возможностью передавать энергию и информацию на расстоянии, а следовательно, образуют живой фонд знаний. Некоторые даже признают за этими образованиями подобие нейронно-информационной организации, то есть речь может идти о полуразумной основе этой травы… Кстати, именно ихна, взаимодействуя с деревьями леса уже неплохо тебе знакомых дваров, вдохновляют их, что привело к их обожествлению ящерами. Еще раз, тут следует очень четко понимать, что в этом симбиозе — трава и деревья — первично, а что является следствием этой способности травы ихна не терять множественного, утвержденного в среде этих клубней знания и фактов. Даже после тления, в виде гумуса…

Вид бонока на экране неожиданно сменился какой-то схемой, которую Рост, будь он даже не семи, а девяти пядей во лбу, никогда бы не запомнил.

— Что-то не понятно? — с проклятой участливостью спросил Докай.

— Я не совсем… Генетическую память живого мира я способен признать, но в растительной среде…

— На самом деле, — почти обрадованно начал очередное отступление Докай, — живая память — основной вид оперативной, изменяемой памяти во вселенной, возможно, это и приводит к необходимости создания жизненных образований. Насколько я могу судить, ты неплохо понял, что растительность, особенно трава, деревья и уж тем более их сообщества, в итоге накапливает то, что мы назвали всеобщим сверхсознанием. Потому-то трава и является первоосновой питания, находится в самом начале пищевой пирамиды для многих животных. В свою очередь…

Рост снова отключился, ему это было интересно, да еще как! Но он был не в силах осознать схему мироустройства, которую выстроили для себя докаи, за слишком короткий промежуток времени. Он с силой откинулся назад, демонстрируя этим, что — все. Он — в ауте, говоря по-нашему, по-русски.

— Что-то случилось? — вежливо, издевательски-хладнокровно спросил Докай. И все протесты Ростика, которые, возможно, могли проявиться, исчезли.

— Нет, ничего, просто я… немного перегрузился. Но я постараюсь разобраться.

— Ты постарайся, — серьезно ответил Докай и продолжил: — Итак, как я уже тебе объяснял, вы, люди, занимаете очень сложное положение в этой системе. Вы всеядные, и у вас совершенно неоднозначное отношение к пище. Которое свидетельствует о вашем внутреннем понимании того, что опыт пищи, которую вы потребляете, непроизвольно ведет к серьезным психологическим наводкам, может быть, даже деформациям, возникающим, как мы говорим, в идеальном образце вашей расы.

Теоретики — худшее наказание мира, решил Ростик. Эти типы, которые знакомы только со мной, вывели постулат идеального человека, а ведь они еще не знают женщин… От этого ему стало смешно, но он не рассмеялся. Почему-то для этого требовалось другое состояние духа, а смеяться фальшиво Рост не собирался, не хотел предавать неискренностью это очень человеческое качество — смех.

А может быть, все наоборот, сказал себе Ростик, будь ты поумнее, ты бы уже выискал здешнюю библиотеку и читал ученые трактаты о том, что эти ребята напридумывали. В том, что здешняя библиотека не считалась «закрытым» объектом, как в цивилизации пурпурных, он был уверен. Наоборот, здесь приветствовали каждого, кто хотел бы хоть немного продвинуться в изучении мира, но не исключено, что отслеживали бы книги и авторов, которыми увлекается такой необычный читатель… М-да, решил Рост, возможно, это справедливо. Все-таки война идет, причем тяжкая, с непомерными потерями и уступкой влияния, даже с признаками отступления… Хотя до полного проигрыша, кажется, еще далеко.

Вот тогда, кажется, он и решился. Он сказал:

— Друг-Докай, все это очень здорово. Но вот ведь какая штука, не могу избавиться от впечатления, что это вам нужно для какой-то цели. Да ты и сам кое в чем признавался во время нашей первой беседы…

Шипирик за плечом даже зашипел от такой бестактности. Но Рост был уверен, что он делает все правильно. Более того, он почему-то сразу, едва произнес эти слова, понял — Докай готов к такому повороту событий, даже рассчитывал на него. А возможно, ему кто-то подсказал, что так и должно получиться.

Докай все же помрачнел, потом слегка небрежно произнес:

— Я еще многого не досказал, чему хотел тебя научить. Но если так получилось… Вы, люди, вообще слишком торопитесь.

— Расскажи, друг-Докай, чего вы ждете от человечества? — попросил Ростик, уже остывая после своего эмоционального всплеска. Добавил: — Чего вы ждете от меня?

Докай молча походил перед экраном, который уже не был экраном, а показывал какие-то разводы, довольно интересные для глаз, но вполне бессмысленные. Рост, кажется, уже знал это молчание своего учителя. Оно показывало, что он пребывает в сомнении.

— Чем я оказался для вас интересен настолько, что вы, не считаясь с трудностями и затратами…

— Хорошо, — серьезно отозвался Докай. — Ты единственный, кто видел…

— Лучше я сам, — вдруг проговорил еще чей-то голос.

Рост огляделся в поисках динамика, но не нашел его, вероятно, он был очень здорово замаскирован. Пернатый сжался в своем полукресле-полулежанке, ему стало очень страшно.

— С кем я говорю? — вежливо поинтересовался Рост, не сомневаясь, что помимо динамика тут находится и микрофон.

— Я — Саа-вюрмп-то-нуакола, — проговорил голос с совершенно непонятным выговором. Он вообще произносил слова без ударений, с некоторой механической старательностью.

— Кто ты?

— Металлолабиринт, как ты назвал меня в одном из своих размышлений. Я разговаривал с тобой, когда тебя только подвозили сюда.

Вот теперь Росту было впору сжаться в своем кресле, чтобы не так видно было, насколько он ошеломлен.

— Весь город… разумен?

— Более того, я единственный действительно разумный среди вас всех.

Будь в этих словах больше выражения, можно было бы подумать, что металлолабиринт, служащий основанием всего этого города, а может, и всех других циклопических строений, которые Рост с Шипириком видели на горизонте, хвастается своей силой и могуществом.