Звонок. Через приоткрытые двери он видит, как Аня выбегает из кухни, открывает. Голоса. Через полминуты входит Марина Капустина, красивая, тонкая, в шляпке с вуалью, в английском пиджаке.

– Здоров, Мариша! – Алабин привстал ей навстречу. – Извини, руки грязные! – Протянул ей предплечье; она растерянно коснулась ладонью его локтя. – Садись давай. Анюта, сооруди нам чайку для начала.

– У меня обед готов! – В комнату вошла Аня. – Давайте обедать?

– Вот и славно! Обедаем! Обедаем? – спросил Алабин у Марины.

– А мы, Марина Дмитриевна, как раз о вас говорили, – сказала Аня.

– Она не Дмитриевна, – поправил Алабин. – Она Демидовна. А если уж точно по паспорту, то вообще Диомидовна, редкое отчество.

– Извините, Марина Ди-о-ми-довна.

– Ничего, ничего, что́ вы, – сказала Марина. – Пускай Дмитриевна. Папу тоже все звали Дмитрий Антонович. Хотя на самом деле он был Диомид Амвросиевич. Или просто Марина.

– Я тут решила у вас помощи просить, – продолжала Аня, улыбнувшись смешному имени-отчеству Марининого родителя. – Хочу гардероб обновить, а вы женщина со вкусом. Вы мне, если можно, хорошую портниху посоветуете?

– Да, – улыбнулась в ответ Марина. – Да, да, конечно.

– Пошли в столовую. – Алабин налил на тряпку керосин, протер руки, встал, пошевелил плечами, разминая ссутуленную спину. – Идите, девушки. Я сейчас руки мылом – и к вам.

– Петя, – сказала Марина. – В пятницу было собрание. Вынесли решение, что Антон сознательно развивает бесперспективное направление, сознательно саботирует план реконструкции Москвы…

– Аня! – нахмурился Алабин. – У тебя там что-то подгорает! – И громко потянул носом, поморщившись.

– Да, да! – сказала Аня, но никуда не ушла.

– Но это же неправда! – взмахнула рукой Марина.

– Анюта! Ты что, не слышишь?! – нахмурился Алабин.

– Нет! – закричала Марина. – Пусть она тоже знает! Это же ложь! Это клевета! У него своя градостроительная теория, и он ее открыто защищал. Ну и что?

– Тебе, может, и ничего, но – планирующие инстанции имеют свой интерес, и вообще здоровая критика. Не пори горячку.

– При чем тут инстанции? В стране работают десятки архитектурных мастерских, выпускают сотни проектов…

– Извини, – перебил Алабин, – я в этом слабо разбираюсь.

– И в каждом проекте свой подход, своя идея, при чем тут сознательно-бесперспективно, Петя, пойми…

В комнату вошел Вася.

– Я, конечно, – сказал он, – не специалист в области градостроительства…

– Я тоже! – оборвал его Алабин.

Марина уселась в кресло у одноногого столика.

Алабин снова сел на стул, снова стал разбирать тюбики.

– Руки же запачкаешь! – сказала Аня.

Он отмахнулся.

– Послезавтра заседание ректората. У Антона забирают кафедру, уже все решено.

– Вы не расстраивайтесь, Марина… Марина Дмитриевна…

– Раскопали какую-то прошлогоднюю статью. Теперь Антон, оказывается, неразоружившийся фашист.

– Я устала, – сказала Юля. – На сегодня всё. Сколько мы сделали?

– Мало, – сказал Игнат. – Меньше четверти листа.

– Ничего, нормально, пусть так. Я поеду домой. Пусти меня.

– В смысле? Я тебя не держу.

– Жалко, – сказала она. – Но, наверное, правильно.

9.

– Давай теперь я, – сказал Игнат. – Раз уж ты так устала. Помнишь, когда Алабин стоял на балконе и смотрел на улицу. Ты сказала что-то про Марину, его бывшую любовницу, которая вышла замуж за Антона Капустина. Ты сказала: «Он профессор архитектуры, и его начали травить. Мы до этого места еще не дошли».

– Конечно помню! – кивнула Юля. – Это же я сочинила!

– Вот, – сказал Игнат. – Я тут набросал кое-что. Смотри: статью о Капустине написал Колдунов. Статья ужасная – в ней говорилось, что Капустин пропагандирует фашистскую архитектуру, не больше не меньше. Алабин приехал к нему домой. Специально об этом поговорить. Безо всяких предлогов и экивоков, просто взял и начал прямой разговор.

Почему? Наверное, он как-то связывал себя с Антоном Капустиным. Считается, что тут какая-то темная психология: если твоя женщина спит с другим мужчиной, то этот мужчина становится тебе ну почти как брат.

– Правда? – удивилась Юля.

– Кажется, да. Я читал.

– С ума сойти! А как ты относишься к Борису Аркадьевичу? Любовью брата? А может быть, еще сильней?

– Потом скажу. Но тут, я думаю, обошлось безо всякого фрейдизма. Просто они все – одна компания. Помнишь, когда он ее позвал в новую, ну то есть свежеполученную квартиру? Марина сейчас за Капустиным, но раньше-то она жила с ним! Мало ли что. Может, следователь скажет, что это Алабин заразил ее бациллой фашизма, а она уж передала этот духовный триппер своему мужу! Вот он и напугался. Что его тоже потянут.

– Что ты несешь? – возмутилась Юля. – А ты попробуй себе вообразить, что он просто захотел защитить женщину. Любимую. Как это по-русски сказать Partizip Zwei от «любить», чтоб в прошедшем времени? «Любленую»? Никак! Это не зря не различается. Нельзя по-русски сказать в одно слово «которую любил когда-то давно, а сейчас уже нет». Если любил, то все равно любишь и сейчас. Это особенно вот в такие страшные моменты проявляется. Ему страшно за нее. Поэтому он хочет заступиться, спасти. Поэтому он поехал к Колдунову. Все просто. Человеческое желание – заслонить свою любимую.

– Думаешь, он ее до сих пор любит?

– Уверена! – сказала Юля. – Он Аню увел у Бычкова, как говорили русские классики, par dépit. Назло, с досады. Но эти пардепитные дела все равно кончаются плохо. Вот увидишь.

– По себе знаешь? – не удержался Игнат.

– Прекрати, слушай! – отмахнулась Юля. – Погоди. Не отвлекай меня. Слушай. Он женился на Ане par dépit, хотя она редкостная красавица и хороший человек. Но этим он тем более хотел уесть Марину. На самом деле он Марину все равно любит, не смог разлюбить. И хочет ее спасти.

– Он все равно никого не спасет, – возразил Игнат. – Камешек уже упал с горы. Статья, где Колдунов назвал Капустина фашиствующим архитектором, уже вышла в свет. Ну максимум, чего Алабин мог добиться, это попросить, взять обещание, чтоб Колдунов в дальнейшем помалкивал. Чтоб так особенно активно Капустина не бил. Но это уже без разницы. Опровергнуть эту статью невозможно. То есть возможно, но совсем по-другому. Надо жестко убирать Колдунова. Надо не к нему ехать, а к знакомым крупным архитекторам и академикам. А потом в ЦК партии и заодно в НКВД, с заявлением. С доносом. Вот, мол, враг народа, троцкист и агент всех разведок Колдунов хочет оклеветать кристального сталинского архитектора Капустина и саботировать строительство рабочих поселков на Урале. Это как раз было бы в духе январского Пленума тридцать восьмого года. Когда весь террор Сталин списал на происки врагов – и потом их точно так же шлепнули. Но то ли он не догадался, то ли еще не дозрел до доносов и столь мощных интриг… В общем, он простодушно поехал к Колдунову.