Но ожидания и чаяния фашиков не оправдались. И вся подготовка шла насмарку. Сквозь оседающую багровую муть немцы разглядели наконец распростертое тело своего медиума. Разглядели и атомный гостинец, прибывший из прошлого. И утыканный стрелами «Кеттенкрафтрад». И ораву незнакомцев в средневековых доспехах.

Заорали…

— Вас ист да‑а‑ас?! – заметалось под гулкими сводами эхо.

«Что это?!» — хотели знать немцы.

ЧТО ЭТО?!

— Дас ист ди гроссе магиш атоммине! — отчеканил Бурцев.

Он уже достал из кузова мототягача минометный снаряд. У нее положил его на прицеп «Кеттенкрафтрада». Уже вырвал булаву из рук ошарашенного Гаврилы. И уже замер в позе молотобойца над атомной наковальней.

Крики стихли. Наступила тишина. Гробовая. Мертвая.

Хорошо все‑таки, что эти ребята такие скрытные. Эзотерики СС, самоизолировавшись от наружной охраны, заперли себя в бетонной ловушке. Теперь фашистским магистрам и медиумам помощи ждать неоткуда.

— Кто дернется, я не виноват, — предупредил Бурцев на всякий случай.

Никто ни дергался. Слишком велика была вероятность того, что тяжелый набалдашник обрушится на болванку восьмидесятимиллиметрового калибра. Теоретически болванка от такого удара могла взорваться, а могла и не взорваться. Пятьдесят на пятьдесят. Или тридцать на семьдесят. Или семьдесят на тридцать. Но уж если бы она все‑таки рванула… Вообще‑то, не факт, что и атомный заряд сработает от подобной принудительной детонации. Однако рисковать фрицы не хотели. Видимо, сотрудники эзотерической службы СС хорошо представляли, на что способна «атоммине», да еще и посреди платц‑башни. И при этом никто понятия не имел, на что способен безумец с тевтонским крестом на груди и с булавой в руках.

— Ну, вот и славно! — кивнул Бурцев. — Если мы договорились — оружие на пол.

Все‑таки долго держать череподробительную железяку на весу утомительно…

Никто не пошевелился. Бурцев легонько тюкнул булавой о край минометного снаряда. Предупредил:

— Могу ведь и посильнее…

Непродолжительное раздумье, нерешительные переглядывания — и на пол упал первый «вальтер».

Дальше было легче. С глухим стуком пистолеты эсэсовцев осыпались к начищенным сапогам.

— А теперь во‑о‑он к той стене — шагом марш! — приказал Бурцев. — Все! Живо!

Немцы отошли.

— На землю! Лицом вниз!

Эсэсовцы неохотно повиновались.

— Бурангул, дядька Адам, тетивы не ослаблять. Валите любого, кто попытается подняться. Гаврила, возьми‑ка дубинку, а то тяжелая она, зараза. И встань на мое место.

Алексич принял пост. Взгляд злой, морда перекошена. Хороший часовой. И страшный, что самое важное.

— Позвольте представить, это — новгородский шахид. Зовут Гаврила, — Бурцев говорил серьезно, без тени улыбки. — Очень и очень нервный. Бросается с булавой на ладьи, танки и самолеты. Вашу «атоммине» тоже не пожалеет. Так что будьте благоразумны.

— Кто вы?! – тихо проговорил здоровенный бугай с красной мордой — магистр эзотерической службы СС в чине — ого! — бригаденфюрера..

— Передовые части Красной армии, — усмехнулся Бурцев. — Скоро подтянутся основные силы. Ну, а мы пока устроим блицдопрос. Не возражаете?

Пусть только попробуют!

— Или предпочитаете блицкриг с применением гроссе магиш атоммине?

Фашистские эзотерики молча лупали глазами то на ядерный заряд, то на тевтонские кресты «красноармейских» пришельцев.

— Маскировка, — туманно пояснил Бурцев.

И перешел к делу:

— У меня к вам, собственно, один вопрос. Где Агделайда Краковская?

Молчат.

— Где псковская пленница? — повысил голос Бурцев. — Где девушка, которую доставили из Венеции в Иерусалим, а из Иерусалима сюда?

Эсэсовцы зашевелились, зашептались. Первый шок потихоньку проходил, и фашики прикидывали, что можно предпринять. Кто‑то поглядывал на ворота бункера. Кто‑то — на дверцу в стене.

— Э! Э! Э! Даже не думайте… — Бурцев нахмурился. — Я, кажется, задал вопрос. Где?

Ответа на заданный вопрос вновь не последовало.

— Гаврила, покажи, как ты владеешь булавушкой, — громко, по‑немецки приказал Бурцев.

И добавил — шепотом, по‑русски:

— Стукни по ящику Хранителей, только не сильно усердствуй.

Алексич кивнул: все понял, мол. Булавушка мелькнула в воздухе. Богатырь вмазал…

— Бу‑хум! — На атомном «гробе» появилась приличных размеров вмятина.

Минометный снаряд подскочил, завертелся, едва не свалился на пол.

— Ухм‑ухм‑ухм! — зарокотало эхо под бетонным куполом.

Немцы вздрогнули. Бурцеву тоже сделалось нехорошо. Но вроде пронесло…

— Я ж просил не усердствовать, Алексич! — прошипел он. — На тот свет решил всех отправить? Так рановато пока!

— А чего? — смутился новгородец. — Я ж тихонько совсем…

Ни фига ж себе, тихонько! Бурцев перевел дух. Ладно, все к лучшему: после безумной выходки Гаврилы фрицы, в особенности перепуганные медиумы, имели вид бледный и казались более сговорчивыми.

— Еще раз спрашиваю: где Агделайда Краковская?

Опять молчание…

— Нам повторить?

Бурцев демонстративно повернулся к Гавриле. Поднял руку с видом офицера расстрельной команды. Крикнул на немецком:

— Ну‑ка, еще разок! Только посильнее!

И тут же цыкнул, по‑русски:

— Не вздумай, Алексич!

Новгородец, озадаченный двойственностью приказа, медленно‑медленно занес булаву, замер в нерешительности…

Эзотерики СС затаили дыхание.

— Это будет не больно, — пообещал Бурцев. — Почувствовать ничего не успеете. Вспышка — и все. Пепла не останется.

Должны же, блин, хоть у кого‑то сдать нервы? И нервы сдали.

— Н‑н‑не делайте этого! Он‑н‑на здесь! Аг‑г‑где‑лайда! Я з‑з‑знаю! Я в‑в‑видел! В‑в‑вы убьете ее вместе с нами!

Бурцев повернулся к говорившему. А говорил тщедушный медиумишка, буквально утопавший в своем необъятном балахоне. Подумалось: до чего же все‑таки худосочный народец эти эсэсовские экстрасенсы.

— Продолжай! — потребовал Бурцев.

— Заткнись, Ганс!

Офицер‑магистр — тот самый краснорожий бригаденфюрер — подскочил, пытаясь дотянуться до медиума, свернуть цыплячью шею. Но тут уж не зевали Бурангулка и дядька Адам. Лучники в точности исполнили приказ Бурцева — валить любого, кто попытается встать.