и Западная Украина. Нельзя было делить польский народ между двумя странами». Но были и другие настроения. Красноармеец 96-го стрелкового полка Насибулин был недоволен: «Шли, шли вперед, а теперь идем назад, ведь украинцев и белорусов и здесь много. Почему мы не могли бы и их освободить?». Красноармеец 283-го стрелкового полка Рудавка задавался вопросом: «Почему это так, что была намечена граница по р. Висла, а теперь по р. Буг? Не есть ли это уступка СССР Германии?»[447].

Помощник командира 14-го стрелкового полка Шепланов считал, что «напрасно наше правительство уступает этому прохвосту, нападет он на нас». Начальник связи 9-го гаубичного артполка Шелехов: «Жаль, что части отходят к новой границе, кусочек хороший». По мнению заместителя политрука Неверова, «все ничего, но Варшаву отдали — это тяжелая потеря»[448]. Работник 3-го отдела артиллерийского управления РККА майор Володин заявил: «Я заражен красным империализмом: нам нужно захватить Варшаву»[449]. Преподаватель военно-воздушной академии РККА полковник Плешаков полагал, что «теперь мы, освободив Белоруссию и Украину, должны будем подумать о выходе к Балтийскому морю, тем более что в Литве тоже есть бывшие белорусские территории, теперь можно нажимать и на Румынию, она быстро отдаст Бессарабию»[450]. Схожие мысли высказал сотрудник 2-го отдела 5-го управления РККА майор Герасимов: «Ограничиваться только Западной Белоруссией и Западной Украиной не следует. Необходимо во что бы то ни стало обеспечить за СССР площадь хотя бы [до] Висл[ы]. Варшава тоже должна быть наша, ведь это слово русское. Сейчас наступил благоприятный момент, чтобы вернуть назад всю территорию, отнятую у нас несколько лет тому назад»[451]. «Мне кажется,— заявил младший командир из 60-й стрелковой дивизии Растягаев, — что здесь неладно что-то, мы много уступили Германии»[452]. Красноармеец из отдельного батальона связи 13-го стрелкового корпуса Кулибаба задавался вопросом: «Когда же мы прокорректируем границу с Румынией, а ведь и Бессарабию нужно освободить»[453].

Младший командир из 208-й авиабазы Сиванко считал, что «правительство сделало неверно, отдало город Вильно Литве. Бойцы и командиры свою кровь проливали, а теперь все отдали»[454]. По мнению преподавателя Академии Генштаба комбрига С.Н. Красильникова, «Город Вильно возвращать Литве не стоит, надо на этой территории создать Литовско-Советскую Республику, а потом присоединять всю Литву»[455]. Профессор Академии Генштаба комдив Д.М. Карбышев полагал, что «сейчас наше положение такое, что можем делать, что захотим, такие государства, как Эстония, Латвия и Литва должны быть включены в состав какого-либо большого государства. Давно доказано, что маленькие страны самостоятельно существовать не могут и являются только причиной раздора»[456]. Сотрудник химического управления РККА капитан Ревельский задавался вопросом: «Интересно, как будет теперь решаться вопрос с Литвой? Видимо, Литва здорово боится и, вероятно, Англии и Франции служить больше не будет. Не мешало бы теперь ликвидировать Эстонию, Литву, Латвию, чтобы они не мешали всякими интригами СССР и вместе с тем мы имели бы порты на Балтийском море»[457]. По мнению сотрудника Генштаба Светлова, «нужно занять территории Эстонии, Латвии и Литвы, так как это территория наша»[458]. Как видим, военнослужащие довольно быстро сориентировались в новой обстановке и вслух высказали то, о чем официальная пропаганда, естественно, умалчивала. Собственно, именно поэтому их высказывания были отнесены в разряд «нездоровых».

Здесь следует остановиться на отношении местного населения к пришедшим советским войскам. Как свидетельствуют документы, например, 87-й стрелковой дивизии, «во всех населенных пунктах, где проходили части нашей дивизии, трудящееся население встречало их с великой радостью, как подлинных освободителей от гнета польских панов и капиталистов, как избавителей от нищеты и голода». То же мы видим и в материалах 45-й стрелковой дивизии: «Население везде радо и встречает Красную армию как освободительницу. Крестьянин села Острожец Сидоренко заявил: “Скорее бы установилась Советская власть, а то 20 лет польские паны сидели на наших шеях, высасывали из нас последнюю кровь, а теперь наконец пришло время, когда нас Красная армия освободила. Спасибо тов. Сталину за освобождение от кабалы польских помещиков и капиталистов”»[459].

На митинге в с. Молотьково 50-летний крестьянин говорил: «Мы жили 20 лет под гнетом польских панов, но мы никогда не переставали думать о том, что наши братья-украинцы, живущие в великой Советской стране, придут и освободят нас от польского панского ига. И вот это освобождение принесла нам Красная армия 17 сентября с.г. Спасибо командующему Красной армией т. Ворошилову. Спасибо Советскому правительству, всему советскому народу за наше освобождение». Выступивший там лее сельский учитель сказал: «Мы 20 лет учили детей буржуазному польскому дурману. Хотя нам и запрещалось слушать радио из Советского Союза, но мы его слушали и знали, что делается в великой Советской стране, как живут трудящиеся, как учат там детей. Мы надеялись, что придет время и наши дети и наш народ будут жить также счастливо и радостно, как они живут в великой Советской стране. Да здравствует великий непобедимый Советский Союз!»[460].

На митинге в Новой Вилейке 70-летний рабочий Беккер сказал: «Мы двадцать лет ожидали Красную армию. Мы все время смотрели на Восток и ждали, когда придут наши товарищи и помогут нам освободиться от жестокого гнета. Сегодня мы этого дождались». В деревне Плитаницы крестьянка Корнилова заявила: «Я рада до слез, что к нам пришли товарищи. Пропадом пропадите паны! Мы тоже хотим жить как люди». Ее поддержали все присутствовавшие, а другой крестьянин сказал: «Да, как не скрывали паны правду о большевиках, но мы знали и знаем, что Ленин и Сталин дали народу счастливую жизнь»[461].

24 сентября священник Дмитрий Павелко из с. Городно Любомльского повята написал стихотворение «Захидна Украина до Великой Советской России»:

До тебе, рідная Россія,

Я простягаю руки,

Бо ти сестра моя i надія,

Спаси мене од муки.

Ти, що позбулася недолі,

Що скинула кайдани,

Рятуй мене, верни з неволі,

Лікуй смертельні рани.

Прыймы мене до своего дому,

Дай у себе хоч куточок.

Я не заваджу там нікому,

Бо я — малый шматочок.

Прийми i діток моїх маленьких —

Вони не мають дому.

Я їх не дам, таких дрібненьких,

Унаймити нікому.

Хай i вони зазнают долі,

Що людям засвітила,

Хай не клянут мене в неволі,

Що я їх породила.

А як приймеш ти нас до себе,

Як здійснится надія —

Тоди i