Опомнившийся мужик не говорил больше ничего, он сопел и с натугой тянул ружье на себя, норовя стряхнуть с него Александра.

Погребняк не жаловался на физическую форму, но мелкий коренастый фермер с Глизе оказался сильнее офицера Агентства с Земли.

Мужик рванул, тряхнул сильнее. Александр почувствовал, как разжимаются пальцы, упуская ружье. Затем последовал еще один толчок, в грудь. На этот раз пихали Александра. И, в отличие от коренастого, он на ногах не удержался. Отлетел на пол, стукнулся затылком. Дернулся было подняться одним рывком, но не смог. В грудь смотрело двумя стволами ружье. И если один из них отстрелялся, то второй по-прежнему оставался опасен.

— Ты кто? — голос немца звучал теперь не так грубо, скорее ошалело.

Что делать? Решение пришло само собой. Александр тяжело приподнялся на локте, включая экзосистему костюма, благодаря себя за предусмотрительность.

— Что молчишь? Говори, или стреляю.

— Я… — слово далось с трудом, — человек.

И Александр рванул вперед. Встроенный в костюм компьютер, предугадывая желание человека, сделал все как надо. Увеличенной подвижности хватило, чтобы успеть. Увеличенной силы — чтобы вырубить коренастого.

Погребняк подскочил, схватил противника за руку, выворачивая. Второй выстрел грохнул запоздало, свинец ушел в стену. Александр с хрустом вырвал из рук фермера ружье, видимо, сломав коренастому палец. Но тот не успел даже вскрикнуть.

Приклад с неприятным звуком врезался хозяину в челюсть. Немец пошатнулся и рухнул на пол. Александр остервенело пнул под ребра бесчувственное тело и кинулся к Осьминогу.

Тот лежал возле задней двери в темной луже и смотрел огромными своими глазюками, чуть ли не в самую душу заглядывал. Лежал без движения, лишь оттопыренное вверх щупальце чуть подрагивало, требуя контакта.

Александр упал на колени, посмотрел на рану. Смертельна она или нет? Как Осьминог устроен внутри Погребняк даже не догадывался, потому ставить диагноз не мог. Но выглядело существо паршиво.

— Что сделать? — спросил он. — Что надо делать? Чем помочь?

Щупальце обняло ласково, по-отечески коснулось затылка.

«Ничего».

— С тобой все в порядке?

В это хотелось верить, но веры не было. Ни в душе, ни в голосе.

«Да. Мой путь закончен. Понимание, сын неба. Новый этап».

Поперек горла встал ком, которого никогда там не было. Почти никогда. С юности. Александру казалось, что от года к году он становится жестче. Так откуда эта сентиментальность?

— Что ты несешь, сволочь головоногая? — проговорил он хрипло.

«Нет понимания».

Осьминог смотрел на человека с нежностью. Повинуясь неведомо откуда взявшемуся чувству, Александр сгреб существо в охапку, взял на руки, словно ребенка.

— Нет понимания? — бормотал он под нос, чувствуя накатившую жалость и отчаяние, чувствуя то, чего чувствовать не должен. — Ты же все понимаешь. Ты же путь прошел. Как же у тебя понимания не хватает?

Говорил, зная, что между пониманием и Пониманием пропасть, и образы, приходящие от Осьминога разные. Просто слово у людей на эти образы одно.

«Не надо болеть. Умирает только тело, но дух уходит. Новый этап. У Осьминога новый этап. У сына неба путь продолжается. Не надо болеть».

Щупальце соскользнуло с затылка, будто погладило. Крепко, по-мужски вцепилось в плечо. Будто подбадривая. Вцепилось с такой силой, что Александр с удивлением осознал: даже умирающий Осьминог сильнее обезоруженного человека, что валялся теперь без сознания в нескольких шагах от него.

— Почему же вы сами их не переломаете? Вы же можете. Физически вы сильнее. Сильнее и быстрее. Почему вы их просто не перебили? Еще тогда, когда они прилетели сюда? Почему не перебьете теперь? Вы же можете!

Конечность снова заняла привычное место.

«Ты все еще не понял. Нельзя обрывать путь. Ничей. Неправильно».

И в этом «неправильно» было столько силы и бессилия одновременно. Александр закусил губу и взвыл.

— Гуманист хренов!

«Нет понимания», — пришло еле различимо.

Щупальце безвольно сползло с затылка, скользнуло по спине. Глаза Осьминога еще казались живыми, но тело совсем обмякло.

— Сами не можете по лбу дать, потому сына неба придумали! — взревел Погребняк, чувствуя непоправимое. — Сволочи головоногие. Сволочи! Сволочи. Сволочи…

И он отчаянно сжал ставшее мягким и легким тело.

Тело, в котором не осталось жизни.

Тело, из которого, если верить местным приданиям, ушел куда-то вечно находящийся в пути дух.

1945 год, 14 февраля. Где-то в 50 километрах от Берлина

Шаги гулким эхом разлетались по коридору. Впереди маячила спина проводника. Хирт не знал его имени и не мог определить звания — человек был в штатском. Потому Август просто молча окрестил его проводником. Для себя. Проводник, оправдывая кличку, петлял коридорами, которые должны были вывести к кабинету фюрера.

Хирт сделал правильный выбор. Он понял это неделю назад, когда его, озябшего и измотанного, взяли свои же. Он не скрывал своего имени и звания, и потребовал кого-то из старших чинов СС. Говорить с кем попало, он отказывался. В результате, путем странного пинг-понга вместо старших чинов СС Хирт попал к шефу Гестапо.

Генрих узнал его, хотя видел всего раз. Август поразился и порадовался памяти Мюллера на лица.

Генрих выслушал его. И это решило судьбу доктора. Сейчас его вели на встречу с фюрером. Не с тем господином без имени, который занял место фюрера в Берлине, а с настоящим вождем Великого Рейха.

Коридор окончился неожиданно. Спина проводника просто еще раз завернула за угол и резко остановилась перед массивными дубовыми дверями.

— Подождите здесь, доктор, — попросил проводник таким тоном, что спорить стал бы лишь самоубийца.

Хирт молча кивнул и отступил к стене. Проводник скрылся за дубовой дверью. Его не было всего минуту, но Август почувствовал, как потеют руки, стискивающие заветную папку.

Проводник появился неслышно, как и исчез.

— Пройдите, фюрер ждет вас.

Проводник толкнул дверь, пропуская Хирта внутрь. Доктор переступил порог, чувствуя, как закрывается за спиной дверь, отрезая пути к отступлению. Не особо соображая, что делает, щелкнул каблуками, вскидывая руку.

— Хайль.

Вышло без особого энтузиазма, но с дрожью. Гитлер поднял на доктора уставшие глаза. Кивнул.

— Садитесь, гауптштурмфюрер.

Хирт прошел к столу и сел. Фюрер, напротив, поднялся из-за стола и сделал несколько шагов, заложив руки за спину. Август попытался встать, но был остановлен властным жестом.