ради их ценности на поле боя, а в первую очередь как орудие пропаганды в рамках кампании, предпринятой российским Временным правительством для продолжения войны. В русской культуре всегда высоко ценились духовная сила и моральное воздействие женщин. Поэтому власти надеялись, что их присутствие на фронте или поднимет боевой дух мужчин, вдохновив их продолжать борьбу, или пристыдит, заставив вернуться к выполнению своего «естественного» долга. Это «явно был первый случай в современной истории, когда женщины использовались в воинских подразделениях в качестве образца доблести и боеспособности» [Griese and Stites 1982: 64]. Но когда эта идея претворилась в жизнь, результаты оказались отнюдь не впечатляющими. Хотя женщины хорошо проявили себя в бою и отчетливо доказали, что их половая принадлежность не препятствует участию в подобной деятельности, попытки женщин-солдат вдохновить мужчин на продолжение войны оказались по большому счету безуспешными.

Впрочем, неспособность женских воинских подразделений посодействовать возрождению русской армии не следует рассматривать как слабость со стороны самих женщин. Социальный эксперимент по привлечению женщин к выполнению традиционной мужской роли защитника основывался на парадоксе. В сущности, от женщин ожидалось, что они покажут солдатам-мужчинам, как должны вести себя «настоящие мужчины». Это начинание было чрезвычайно нелогичным: оно демонстрировало мужчинам-солдатам, что если женщины (которые считались существами низшего порядка) могут совершать подобные действия, то на это способны и мужчины, и представление о защите Родины как особой мужской миссии теряло весь свой потенциал. В военное время социальная роль мужчин состояла в том, чтобы защищать свою страну, в том числе женщин и детей. Когда следом за ними в окопах оказывались женщины, мужчины могли задаться вопросом, что же они защищают. В результате большинство мужчин испытывали замешательство и испуг, и лишь немногие были вдохновлены вернуться к исполнению мужского патриотического долга. Участие женщин в войне обесценило ее, превратило в «женское дело», и многие мужчины отказывались служить вместе с женщинами. В частности, те, кто больше не хотел сражаться, более чем охотно уступали свое место женщинам.

К концу лета 1917 года стало ясно, что никакие мольбы, уговоры, угрозы, патриотические призывы и другие тактические приемы, применявшиеся Временным правительством и его сторонниками, не смогли заставить разваливающиеся армейские части снова сражаться как единая сила. Создание женских воинских формирований ясно продемонстрировало, насколько далеки были элиты от утомленных войной масс, состоявших в основном из мобилизованных в армию крестьян. Обращение к романтизированному идеалу героического, самоотверженного мужчины не произвело впечатления на массы уставших, деморализованных солдат, которых мало интересовала борьба за расплывчатые понятия Родины и свободы. Настойчивое стремление Временного правительства к продолжению войны в итоге привело его к падению, позволив большевикам извлечь выгоду от обещаний мира (а также хлеба и земли) и получить поддержку от основной части крестьянской армии.

Женщин-солдат из батальона Бочкаревой отправили «на самый беспокойный участок» [Gilbert 1983: 89] русского Западного фронта, где развал армейских частей было особенно сильным. Там солдаты враждебно относились к любым попыткам продолжать войну. Можно предположить, что, если бы женщины-солдаты оказались на фронте при иных обстоятельствах, их ассимиляция была бы более удачной. В пользу этого предположения свидетельствует опыт отдельных женщин той войны и женских воинских формирований последующих, когда мужчины-военнослужащие быстро свыклись с присутствием женщин в их рядах, а женщины продемонстрировали способность успешно функционировать в этих условиях.

Неотъемлемую часть идеи использования женщин-солдат с целью напомнить мужчинам о долге перед Родиной составили понятия патриотизма и гражданственности. Патриотизм имел ключевое значение для участия женщин в Первой мировой войне, поскольку в большинстве случаев именно он служил основным мотивом, которым руководствовались женщины, становившиеся солдатами. В России конца XIX – начала XX века понятие патриотизма приобретало новые смыслы. Большинство историков считают, что в России в начале XX века это понятие было слабо развито по сравнению со странами Западной Европы и США. Существовало некое чувство преданности государству в лице царя, проявлявшееся в служении этому государству – чувство, которое российские правители со времен Петра Великого старались привить своим подданным.

Однако с конца XIX века этот патриотизм начал постепенно отделяться от государства и личности царя и больше сосредоточиваться на русском народе, особенно по мере того как представители российского общества начали сомневаться в том, что первые по-настоящему действуют в интересах второго. Как убедительно доказывает Эрик Хобсбаум, в новейшую эпоху патриотизм заложил основу для оппозиции существующему государственному строю и сознательному решению формировать нацию на основе взаимного согласия [Hobsbawm 1990: 87–88]. Таким образом, революция, свергнувшая царский строй в феврале 1917 года, рассматривалась как патриотическая революция, направленная на благо народа. Патриотизм крестьянства и рабочего класса также был тесно связан с царским строем, но почти не выходил за рамки расхожего выражения «за веру, царя и Отечество». Тем не менее, как утверждал Н. Н. Головин, «преданность простого народа престолу была преувеличена… Достаточным доказательством этому служит быстрота, с которой пала монархия в феврале 1917 года» [Golovin 1931: 206]. Таким образом, российский патриотизм был «сложным и неоднозначным явлением», существовавшим «в различных плоскостях». Он мог одновременно быть консервативным в традиционном смысле, поддерживающим статус-кво государства и общественный порядок, и революционным, как его понимает Хобсбаум [Jahn 1995: 4].

Патриотизм в столь же значительной степени зависел от гендера, поскольку понятия о патриотическом долге были совершенно разными для мужчин и женщин. Понятие Родины включало в себя территории России и ее жителей, неспособных защитить себя самостоятельно, – то есть женщин и детей. Для женщин патриотический долг определялся с точки зрения «традиционных» женских ролей и занятий, на которые ранее оказали влияние западные буржуазные ценности семейной жизни. Центральное место в подобной концепции занимало материнство, включавшее в себя заботу и воспитание. Эта роль была прежде всего пассивной: общественную деятельность женщины оставляли мужчинам и терпеливо дожидались их дома. Впрочем, постепенно участие женщин в определенных видах общественной деятельности стало считаться более приемлемым (хотя оставались и те, кто выступал против любого вовлечения женщин в общественную сферу, считая, что оно наносит моральный ущерб обществу и семье).

Российское женское военное движение времен Первой мировой войны также внесло существенный вклад в борьбу за создание в России гражданского общества в период модернизации на рубеже XIX–XX веков, до захвата власти большевиками. Некоторые исследователи полагают, что в этот недолгий период Россия начала приобретать черты общества, которое могло бы, если бы не установление советской власти, стать либеральной демократией с процветающим средним классом наподобие западноевропейских стран. После падения самодержавия в 1917 году укрепилась надежда на дальнейшее развитие в этом направлении. В этот период модернизации появилось множество благотворительных ассоциаций, политических партий, клубов, местных организаций