– Зато сможешь делать много всего другого. Например, оставаться живым при любых ранениях.

Киф презрительно скривил губы:

– Я не боюсь смерти. И он это знал. Знал, понимаешь?

– Ну тогда просто считай, что он не хотел видеть тебя мертвым. Малодушно и себялюбиво хотел сберечь жизнь человека, который ему…

– Дорог? Чушь!

– Небезразличен. Может, ты его любимая игрушка. Я-то откуда знаю? Думай, как тебе приятнее.

– А ты?

– Что – я?

– Кто ты для него?

Длинноносому нужен был ответ на этот вопрос. Может быть, именно ради него и был затеян весь разговор. Иначе зачем было подходить? Проще было спокойно просидеть в темном углу, послушать, понаблюдать, а потом отправить донесение о непозволительном поведении одного зарвавшегося Смотрителя. Вернее, двух: чего уж бумагу жалеть?

– Понятия не имею. Я встречал Керра всего несколько раз в своей жизни и при обстоятельствах, о которых разумнее было бы забыть навсегда.

– Но тебе он доверяет! Если бы ты предложил ему помощь, он бы…

Помощь? Ну да. Натти как раз и собирался помогать. А я-то, дурак, должен был сразу спросить, как дела в столице, глядишь, тогда и беседа пошла бы по-другому! Не спросил. Даже мысли не возникло. Потому что, когда увидел Кифа здесь, вдали от золотозвенных интриг, ни на мгновение не усомнился: все в порядке. Иначе Цапель бы в Ганна-Ди не появился, живой, здоровый и обиженный. Он мог скорбеть, злобиться, иным образом переживать свое бессилие, если бы с Керром что-то стряслось, но только не обижаться.

Обижаются ведь обычно на тех, кто вышел сухим из воды.

– У него нашлись другие помощники.

– Да! Именно! Другие. Кто угодно, только не я.

Любопытно, лет эдак пятнадцать спустя, когда рыжие волосы начнут редеть, а худощавая фигура тяжелеть, он будет все так же искренне считать, что лучше многих делает и свои дела, и чужие? Надеюсь, что да.

– Поэтому сбежал подальше? Вряд ли разбирать прошения – твоя забота.

– Я не сбежал. Мне надо было…

– Успокоиться. Понимаю. Только подумай немножко, как себя сейчас чувствует Керр, наверняка рассчитывавший на поддержку и вдруг оставшийся без верного человека рядом. Мне, к примеру, было бы обидно.

Меня ведь тоже бросили. Натти, поганец, вытолкал прочь и сам сорвался с места. Где его теперь искать, когда он нужен?

– Ничего, справится!

– Конечно. Иначе не был бы тем, кто он есть.

– Ему никто и не нужен!

Возможно. Но иногда, в очень краткие мгновения разговоров мне казалось, что Керр умеет ценить чужую свободу. Особенно свободу принятия решений. И ни слова не скажет длинноносому, когда тот вернется. Никогда не напомнит о случившемся.

– Ты этого не узнаешь, пока не вернешься обратно.

– У меня дело не закончено.

– Здесь-то? Оно плевое.

– Это я уже понял. Если даже ты смог разобраться.

Начинает язвить? Хорошо. Вылил желчь, и славно. Жаль только, что на меня.

– Я не разбирался. Просто предложил просительнице еще раз все обдумать. Да и местному Смотрителю будет над чем поломать голову в ближайшее время.

– Хочешь сказать, они достойны друг друга?

– Ну это им решать. Не мне уж точно.

– Потому что боишься?

Угу. Можно и так сказать.

– В конце концов, это тебя сюда прислали.

– Вот тут ты прав. А сам что здесь делаешь? Где ты должен находиться? В Блаженном Доле, верно? – Киф перешел в наступление. – Да еще с какой-то странной девицей повсюду шастаешь.

– Почему странной?

– Ну… не знаю, – замялся длинноносый. – Мы незнакомы, но ощущение такое, как будто что-то нас связывает.

Демоны, что же еще? Один в тебе, другой в Лус. Хорошо, что ты об этом не догадываешься.

– Я должен ей помочь. В родственных делах. А потом сразу вернусь домой.

Если будет куда возвращаться.

– И все-таки веди себя поосторожнее. Розыск не объявляли, но… Всякое может случиться, особенно если будешь представляться, как здесь.

– Я не представлялся. Они сами все придумали за меня.

– Вот-вот. – Цапель встал из-за стола. – Это и страшно. Сегодня придумали за тебя одно, завтра, едва уедешь, придумают другое. Поэтому лучше уезжать еще до всяких придумок.

– О себе говоришь?

– Мне здесь делать уже нечего. Могу даже поспорить, что эта женщина завтра же заберет свое прошение обратно. Ей надежнее пригрозить Смотрителю отложенным наказанием, чем добиваться назначения нового страдальца. Новый ведь может оказаться куда хуже старого.

Я не был так уверен в будущем Ганна-Ди, как Киф. Впрочем, у него имелся собственный опыт, и кто сказал, что меньший, чем у меня?

Длинноносый ушел не прощаясь и так быстро, чтобы у меня или кого-то другого не возникло намерения продолжить разговор. Хотелось верить: торопится увидеть Керра и убедиться либо в своей правоте, либо в моей. Ну и хорошо, значит, внакладе не останется.

Когда я заглянул в комнату, недавними стараниями уборщиков избавленную от следов убийства, смуглокожая одержимая сидела на постели рядом со своей дочерью, все еще пребывавшей в беспамятстве, и, наверное, мое лицо выразило по этому поводу некоторое разочарование, потому что Лус, стоящая у окна и обернувшаяся на звук шагов, широко, а главное, злорадно улыбнулась.

– Как она себя чувствует? – спросил я у южанки, не обращая внимания на довольные гримасы демона.

– По-прежнему. Но дыхание уже ровное. Надеюсь, через день-два откроет глаза.

Два дня под крышей у хозяйки, которая справедливо на меня дуется? Бож милостивый, дай мне силы!

– Что ж, подождем.

– Вам нет нужды ждать. Я сама присмотрю за моей доченькой. Столько времени, сколько понадобится.

– Но вам вдвоем будет не слишком удобно ехать. В тот же Жемчужный пояс.

– А мы не поедем. – Одержимая убрала прядь волос с безмятежного личика.

– Как так? Это ведь ваш шанс попасть на встречу… На собрание.

– Оно будет и в этом году, и на следующий. И многие годы вперед. Я могу подождать. А еще я хочу… – Она встала, подошла ко мне, коснулась кончиками пальцев своего лба и прижала их же к моему. – Пусть моя нынешняя удача станет вашей.

От окна раздался откровенный смешок, но это нисколько не смутило южанку. Даже наоборот, потому что все то же самое она проделала и с Лус.

Когда мы вернулись в нашу комнату, я спросил:

– Не веришь в удачу?

Белокурая голова качнулась из стороны в сторону.