Пятьдесят тысяч… он же их вырвет! Да, я болен. Но тогда ты должен пощадить меня, Бес. Хоть какое-то милосердие должно быть в тебе.

Б е с. Изюмов, а что, если смерть — это твой единственный шанс?

И з ю м о в. Но я еще не все сделал!

Б е с. Все. Больше ничего не сделаешь! Твой шанс — это Лиза.

И з ю м о в. Откуда тебе знать?! Ведь не ты меня создал, не ты! Ты только подглядывал за мной в замочную скважину!

Б е с. Ты сердишься? Но я тебе предлагаю бессмертие. Не там, а здесь, среди живых, ты будешь знаменит! Только допиши свой роман.

И з ю м о в (смеется). Это невозможно!

Б е с. Почему?

И з ю м о в. Нет, я не переживу того страха, что я уже пережил! Я хочу просто жить! Бог мой… Глаза без зрачков!

Б е с. Не бойся. Не мои глаза страшны, а то страшно, что меня нет и я есть! И я — это высшая сила. Сейчас у тебя был простой человеческий выбор — сделать счастливым одного человека, Лизу. Тебе осталось очень мало времени. Ты подумай.

И з ю м о в. Я хотел много путешествовать. Я люблю женщин…

Б е с. Разве их было мало у тебя?

И з ю м о в. Могло быть больше. Устал я, Бес. Дай мне отдохнуть.

Б е с. Как только я отойду от тебя, так сразу ты окажешься во власти боли. А боль твоя мучительна!

И з ю м о в (покачиваясь). Я задыхаюсь. Не уводи меня высоко! Я хочу жить! (Уходит.)

К о п е й к и н. Ну чем он меня лучше? Вот ты ему талант дал, а чем он меня лучше? А вот если бы я книжку написал?!

Б е с. Что это?

К о п е й к и н. Где?

Б е с. У тебя на голове?

К о п е й к и н. Волосы!

Б е с. Зачем ты их завил?

К о п е й к и н. Что это вы ко мне придираетесь? Уж и волосы нельзя завить…

Б е с. Я не говорю, что нельзя, я спрашиваю: зачем?

К о п е й к и н. А вот во фраке и с завитыми волосами. Ведь со фраком же хорошо?

Б е с. Ну да, хорошо! Ах, Копейкин, жизнь есть один огромный роман, который сочиняет Создатель… Причем удивительно, что люди настоящие становятся похожими на персонажей, которых когда-то выдумали писатели. Возьмем тургеневских героев! Разве Иван Сергеевич о таких нигилистах писал? Да никогда! Он его, помнится, придумал хорошо! А он возьми да и появись через некоторое десятилетие! И что обидно, уже без благородства. А без благородства это уже жулик какой-то! Тупой и все отрицающий! Ведь у него и идеи-то нету. Куда ему без идеи? В жулики! (Ставит стол, стулья. Разворачивает шкаф дверцами на зрителя.) Вот, Копейкин, мы сейчас с тобой в твоей квартире, узнаешь?

К о п е й к и н. Зачем ты играешь людьми? Лиза-то тут при чем?

Б е с. Ты считаешь, что это все я?! Да я еще вчера не знал, что будет сегодня. Я одно знаю. Как ты жизнь начал, так ты ее и закончишь. А Изюмов? Да он мне продался еще в юности. Молоденький, хорошенький, а торговался так яростно, что я подумал: этот всех превзойдет! Всех не превзошел, но след оставил, и по его следу много еще народу ко мне придет.

К о п е й к и н. А я-то тебе зачем?

Вбегает  И з ю м о в.

Б е с. Изюмов, ты бледен.

И з ю м о в. В чем моя вина? Пожалуйста, скажи — в чем?!

Б е с. У тебя болит совесть.

И з ю м о в. Но я жив?

Б е с. Пока да.

И з ю м о в. Ты пришел меня судить?

Б е с. Ты боишься?

И з ю м о в. А почему ты?

Б е с. Я пришел с тобой поговорить.

И з ю м о в. Я не Фауст.

Б е с. А я не Мефистофель. Что, Изюмов, не хочется тебе умирать?! Сколько сил потрачено на поддержание здоровья, а пришел Репенко…

И з ю м о в. Подонок…

Б е с. Конечно. Но кто ему помог? Ты! Ты не убил его вчера, он убьет тебя сегодня!

И з ю м о в. Опять моль летает…

Б е с. Что ты ее боишься?

И з ю м о в. У меня шуба…

Б е с. Да, волчья шуба. Жалко, конечно… А помнишь, с чего начиналось? Была зима. Было холодно. Ты шел по улице и увидел, как в «Метрополь» вошел маститый писатель. Ты его знал. Кинулся. Он тебе барственно кивнул и барственно исчез в ресторане. Как тебе туда хотелось! Как хотелось погреться в этом чудесном золотом ресторанном свете. Окна были замерзшими, и вот ты ладошками прогрел дырочку в стекле и увидел сидящего за столиком маститого… Рядом с ним сидели дамы. Он крутил своей коротко стриженной головой, что-то рассказывал. А стол был уставлен дорогими коньяками и прочим. И вдруг он увидел твой глаз! Он показал всем сидящим твой глаз… И он догадался, что это был ты!

И з ю м о в. Замолчи!

Б е с. Тебя пронзил стыд. Ты, самолюбивый, был пойман! И тогда-то ты понял, что все искусство есть просто политика. Надо уметь приспосабливаться. Теперь ты сам сидишь в ресторанах. И чьи-то ладошки оттаивают дырочки. А когда ты поглядывал, я стоял за твоей спиной. Ты даже о меня запнулся.

И з ю м о в. Ну, хватит.

Б е с. Тебе стыдно? Ты думаешь о шубе в такой момент… Тебе был дан талант — и где он? Что ты с ним сделал?! Ты его разменял на деньги!

И з ю м о в. А разве есть другой способ?

Б е с. Есть… А, Копейкин? Есть?

К о п е й к и н. А у меня-то хоть путный талант был? Или так?

Б е с. Или как? Не спрашивай, Копейкин.

К о п е й к и н. Знаешь, как я Изюмову завидовал?! Он по двору идет, а я аж подпрыгиваю! Он-то идет писателем, а я?! А выходит, и завидовать нечему… С тоски помрешь. И зачем я подпрыгивал?

И з ю м о в. Да плевать я хотел на тебя!

К о п е й к и н. Да ты и плюнул! Вы