3 июля 1958 года лорд Галифакс рассказал за чаем лорду Морэну анекдот следующего содержания. Когда он был послом Великобритании в Вашингтоне, его часто приглашали на ужин многочисленные сенаторы-республиканцы. Один из них сказал ему: «Все присутствующие в этом зале считают Рузвельта диктатором худшим, чем Гитлер или Муссолини».

В Потсдаме в июле 1945 года Черчилль сказал своему доктору: «Я на коленях умолял американцев, чтобы они не отдавали русским такой большой части Германии. Но президент уступил. Я спрошу Сталина: «Может, вы хотите владеть всем миром?»

В конце моих размышлений об операции «Прыжок в длину» я добавлю, что, без сомнения, швейцарская «Красная капелла» сообщила «Директору» в Москве о моем визите в Верховное главнокомандование вермахта. Вероятно также то, что им было известно о моем негативном отношении к идее удара по Тегерану. Однако же случай оказался очень выгодным для Сталина: ему удалось практически «заключить в тюрьму» Рузвельта в советском посольстве, создавая видимость защиты его от опасностей, и таким образом изолировать Черчилля.

Я понимаю, что все вспомнили о мнимой операции «Прыжок в длину» в тот момент, когда в 1965–1968 годы на высоком уровне в западных разведслужбах возникали многочисленные скандалы. Началась «эпидемия» самоубийств. Филипп Тирод де Восджоли, бывший сотрудник французских тайных служб, раскрыл факты о советской сети «Сапфир». Дело было настолько серьезным, что президент Джон Ф. Кеннеди лично написал письмо генералу де Голлю. Однако необходимо вспомнить, что «хороший друг» Берия и советские спецслужбы сорвали «убийство во время встречи на высшем уровне» и сохранили жизнь чемпиона демократии Франклина Рузвельта. После многократного принятия присяги и обещаний во время избирательной кампании, что «я не пошлю за океан ни одного американского солдата!», 5 ноября 1940 года лидер демократов в третий раз был избран президентом Соединенных Штатов.

Спланированная рейхсфюрером СС Гиммлером операция «Ульм» была нелегкой. Речь шла об уничтожении больших доменных печей Магнитогорска, а также одной или двух электростанций, снабжающих электроэнергией громадные металлургические и химические комбинаты этого региона.

Мне никогда не представлялся случай увидеть Магнитогорск, расположенный за Уралом. Наиболее полными данными о советской тяжелой промышленности располагала разведслужба Люфтваффе, которая в 1940–1941 годы, когда наше господство в воздухе было бесспорным, сделала превосходные снимки.

С 1942 года группа VI «С»[169]VI управления РСХА и соответствующие подразделения Абвера осуществляли параллельно со службами Люфтваффе и подразделениями «Иностранных армий Восток», под командованием будущего генерал-майора Рейнхарда Гелена, широко задуманную акцию по сбору информации под условным названием «Цеппелин».

Из числа 5 000 000 русских пленных, после предварительного отбора, было допрошено примерно 100 000 человек. Инженеры, архитекторы, профессора, интеллектуалы, квалифицированные рабочие и прочие снабжали нас богатой информацией, на основе которой можно было составить достаточно реалистическую картину огромной России, ее промышленности и ментальности тамошних очень неоднородных национальных групп. Что касается Магнитогорска, то именно благодаря «Цеппелину»[170]я смог воссоздать план города и главных промышленных комбинатов.

Мне удалось ознакомиться с функционирующими там охранными системами. Например, стало известно, что ночью в Магнитогорске большую роль играли сторожевые собаки. Однако все эти данные не продвигали вперед моей подготовки, так как у меня все равно не было возможности быстрого уничтожения чего-нибудь в районе Урала. Вальтер Шелленберг, прочитав телеграмму с угрозами от Гиммлера, выпытывал меня об операции «Ульм».

Я искренне ответил ему, что она является просто абсурдной. У меня было намерение написать рапорт в этом же духе.

«Вам лучше воздержаться от подобного заявления, — сказал он. — Позвольте дать вам совет, вытекающий из моего опыта, — чем несерьезнее или абсурднее кажется вам идея начальника, тем с большим энтузиазмом вы должны с ней согласиться и признать гениальной. После этого в течение четырех или пяти месяцев вы должны имитировать бурную деятельность, ожидая, пока «верхушка» предоставит новый план, еще более экстравагантный, чем прежний, о котором уже забыли. Вскоре вы будете иметь репутацию человека, которого никто не остановит и на которого можно положиться, тем более что, не предпринимая никаких действий, вы не потерпите поражения».

После этих слов я перестал удивляться тому, что Шелленберг при Гиммлере и Гейдрихе сделал блестящую карьеру.

В ноябре 1944 года, накануне наступления в Арденнах, когда мне приходилось работать днем и ночью, Гиммлер вызвал меня в свою новую ставку, находящуюся в Гогенлихен. Мы сидели вокруг большого круглого стола: Гиммлер, доктор Кальтенбруннер, Шелленберг, обергруппенфюрер Прюцман и я. О чем была беседа? На востоке 13 октября пала Рига, а советские армии после захвата 20 октября Белграда, заняли румынскую Трансильванию и бомбили предместья Будапешта. Это уже была непосредственная угроза для Третьего рейха.

— Необходимо создать движение сопротивления, — сказал Гиммлер, — и Мартин Борман уже придумал ему название, по-моему мнению, немного странное, «Вервольф» («Оборотень»).

Я начал задумываться над целесообразностью своего присутствия в этом обществе; смотрел и слушал молча. У всех были серьезные лица. Шелленберг, как обычно, энергично поддакивал шефу. Я не верил в эффективность этого «Вервольфа», так как любое движение сопротивления должно быть организовано на больших пространствах, иметь конструктивные и реальные политические цели, а также поддерживаться мощными средствами. Стратегия «Вервольфа», наверное, могла бы быть с успехом применена в Китае, Иране, России или на Балканах, но не в стране, имеющей многочисленное население на ограниченной территории, пересеченной железнодорожными и сухопутными магистралями, и, кроме того, без возможности получения помощи извне. Великой иллюзией была надежда на то, что англичане или американцы окажут нам в 1945 году помощь против Советского Союза.

Мы, наверное, смогли бы использовать подобное движение в горах и лесах альпийского редута в течение некоторого ограниченного времени, — создать в Альпах последний бастион для продолжения войны с политической целью, чтобы выиграть время и переместить наших солдат и гражданское население с востока на запад. В противном случае «Вервольф» неизбежно вызовет кровавые репрессии со стороны оккупационных армий неприятеля, и вряд ли это принесет пользу стране. Движение сопротивления подобного рода имело бы значение только в том случае, если бы одновременно с ним произошел бунт всех европейских народов, уже находящихся под советским ярмом или непосредственно подверженных опасности большевизации.