него была цель! Спустившись по лестнице в студию, он задумался: может, не пить кофе и сразу пойти к Харуке. Кофе победил, и, пока он ждал, когда кофемашина его сварит, включил компьютер. Гейб стоял и изучал фотографии, сделанные им за последние пару недель. Они были хороши, более чем хороши. К нему вернулось вдохновение. Он понимал, что фотографии Кена прекрасны. Предложения от журналов теперь поступали постоянно, и ему не терпелось заняться новыми заказами.

Потягивая кофе, он изучил последнюю партию снимков, над которыми работал прошлой ночью, обрезал так, чтобы тема и композиция оказались в центре внимания – какой же он молодец! Он работал энергично и честно, чего довольно давно не хватало. Он назвал Фиону Спящей красавицей, но именно он ходил как во сне последние три года.

Гейб поморщился. Забавно, как быстро подобная сцена может снять накал страстей. На самом деле Юми никого не любила, кроме себя… С грустью он признал, что она, вероятно, никогда не любила его так сильно, как он ее. Их обоих устраивало быть вместе, для их карьеры и их образа жизни; это вошло в привычку, а потом, когда она вышла замуж, гордость заставила его держаться за дружбу, чтобы продемонстрировать любопытствующим, что он настоящий мужик и способен принять ее отказ. И дружба эта была такая же пустая.

Несмотря на эти не слишком поучительные мысли (и осознание того, что большую часть жизни он вел себя как полный придурок), этим утром мир казался ему намного ярче. Жилось как-то легче. Он осмотрел поверхность стола. Карта памяти. Ее нет. Он вздохнул. Он не винил Фиону; он сказал ей ужасные вещи, хотя она тот самый человек, с кем он хотел быть больше всего. За последние две недели он будто пробудился ото сна. Теперь надо загладить свою вину.

Он поставил кофе и посмотрел на студию свежим взглядом, вспомнив, как Фиона впервые сюда пришла и рассматривала фотографии Юми. Ее волосы отливали золотом на свету, а широкий рот был приоткрыт в восхищении. Это хорошие снимки; он всегда будет ими гордиться, но пришло время их снять и освободить место для новых работ. Может быть, он попросит Фиону выбрать несколько фотографий на замену. От предвкушения его губы изогнулись в улыбке. Они могли бы работать вместе. От этой идеи у него потеплело на душе, и он поставил кофе, скинул тапочки и спустился по лестнице, чтобы обуться.

– Здравствуйте! – крикнул он в тишину дома. Ответа не последовало, но от чайника на газовой плите шел легкий пар, и обувь Харуки стояла в генкане. Он прошел через дом на энгвану, где нашел Харуку, облокотившуюся на верхнюю деревянную перекладину. Строгая и неприступная, она мельком взглянула на него и вернулась к молчаливому созерцанию сада.

На этот раз он остановился и стал рассматривать все мельчайшие детали: покрытые мхом камни вокруг пруда, оттенок зелени на бронзовых горшках, непоколебимые тени елей бонсай – их крепкие стволы не трогал легкий ветерок, что колыхал высокие деревья. Какая мощь в компактной форме – и не скажешь, если смотреть только на размер. Харука проделала огромную работу. У него словно забурлила кровь от желания сфотографировать ее: взять крупным планом ее гладкое, бесстрастное лицо, затененное цветущей вишней, или на заднем плане, или осенью среди красновато-коричневых цветов экзотических деревьев. Он обвел взглядом ее профиль: маленький носик, аккуратный подбородок. Несмотря на свои габариты, она была грозным персонажем, обладавшим глубиной и духовностью, которых он еще ни в ком не находил.

– Вы знаете, где Фиона?

– Да. – Ее тон нельзя было назвать дружелюбным, но он уже не в первый раз сталкивался с ее неодобрением.

Он ждал, что она продолжит говорить, но ее губы были плотно сжаты.

– И где же она?

Харука медленно подняла запястье и посмотрела на часы.

– Уехала в аэропорт.

– В аэропорт? Зачем? – Он почувствовал, как участился пульс.

– Чтобы сесть на самолет.

Он уставился на нее.

– Но ее рейс только завтра.

От паники у него свело живот.

– Кайто поменял ей билеты на более ранний рейс. – Ее голос был таким невинным, мягким и слишком довольным.

– Но… – он свирепо посмотрел на нее. Это ее рук дело!

– Ты сам позволил ей уйти, – сказала она укоризненно.

– Я совершил ошибку, – он стал говорить громче, когда все понял.

– Даже обезьяны падают с деревьев, – сказала она, пренебрежительно пожав плечами.

Все совершают ошибки. Словно обухом по голове. Это была не просто ошибка, это… он не мог выразить словами свой панический, выворачивающий наизнанку страх.

– Мне нужно поговорить с Фионой, увидеть ее.

– Слишком поздно, – сказала Харука, и в том, как она отряхнула руки, чувствовалось ее окончательное самодовольное торжество.

Не могло быть слишком поздно! Ему еще так много нужно было ей сказать! Нужно было извиниться. Он должен был сказать ей… рассказать ей кое-что… мысли перемешались в голове, он не мог выделить что-то конкретное, но точно знал: ему нужно ее увидеть. Когда он увидит ее лицо, все будет в порядке. Тогда он сам поймет, что нужно сказать. Подберет слова. Если будет не то, то он скажет по-другому. Она бы поняла.

– Мне нужно поговорить с ней, сказать ей… – Он приподнял плечи, не зная, что добавить.

– Слов недостаточно, – упрекнула Харука. – Ты должен показать. Поезжай за ней в Лондон.

Он поднял руки.

– Я был таким идиотом.

Харука величественно подняла бровь в знак согласия. Он посмотрел на нее – в голове у него промелькнуло подозрение. Но он не настолько глуп, чтобы обвинять ее в том, что это она устроила отъезд Фионы, однако скорее всего она все же подергала за несколько ниточек.

– Она уехала двадцать минут назад.

Гейба всегда раздражали фильмы, где герой как ненормальный бежит в аэропорт, чтобы не дать любви всей жизни исчезнуть в синеве неба и показать ей, как сильно она ему дорога (почему этот болван просто раньше ей об этом не сказал!), но теперь, когда он сам протискивался сквозь очередь от монорельсовой дороги до международного аэропорта Ханеда, ему безумно хотелось двигать как можно быстрее. Еще он всегда насмехался над этим болваном, который где-то оставил свой телефон – камера еще показывает это крупным планом. Почему он сразу ей не написал? Попросил бы подождать! Раздражение от собственной невероятной тупости делало его нервным и дерганым. Он переступал с ноги на ногу, а женщине перед ним это сильно не понравилось. Когда он начал что-то бормотать себе под нос, то она повернулась и бросила на него резкий