Как ни странно, и Людмила и дядя Миша слушали очень серьезно, вполне улавливая смысл в выпаливаемых мною бессвязностях. Кажется, им было интересно. Кажется, я не ошиблась с выбором союзников.

Объективный взгляд

Понимаете ли вы, смешная разбитная дамочка в длинном джинсовом сарафане и вы, утонченный джентльмен с подвижным носом и повадками благородного породистого крыса, во что вмешиваетесь, благосклонно относясь к просьбам нашей глупой Сафо?. Впрочем, вы и не должны понимать, вы во все нюансы пока не посвященные, вам и не положено опасаться и прятаться. А вот ты, Сафо, что делаешь? Можно ли? Неповинных людей в свои интриги втягиваешь. Нехороша эта провокация. И ведь ладно бы, избитой дилеммой: или благополучие или борьба на стороне справедливости. К такой постановке вопроса все давно привыкшие и поступают согласно давно обдуманным своим внутренним технологиям. Тут уже, другое, более сложное, более мерзкое. Ты, Сафо, ставишь людей перед выбором между непорядочностью и непорядочностью. Не помочь тебе — значит, не проявить должного сострадания к ближнему и не стать на сторону обижаемого праведника. Помочь — изменить работодателю, который, нанимая, рассчитывал на твою преданность.

Нехорошо, Сафо, своими проблемами других прессинговать…

— Я знаю, конечно, что своими проблемами других прессинговать негоже… — бормочу нечто несуразное, откуда-то из подсознания вылавлимое. — Если вы не захотите в это все вмешиваться — я пойму, и ничуть не обижусь. Просто я сейчас в таком состоянии, что совершенно запуталась и ищу помощи, как последнее слабое существо. Понимаю, что вам не положено по статусу идти против Геннадия с Лиличкой…

— «Я баба слабая,/ Сама не слажу./ Уж лучше — сразу»… — цитирует Вознесенского Людмила, а сама на Михаила смотрит так многозначительно и вопрошающе. Похоже, несмотря на вечные их перебранки, серьезные решения всегда остаются у этой пары за ним. Матриархат, как маскировка для истинного строя — для патриархата. Забавное построение, обычно бывает наоборот… «Хай Он диктует, только хай он диктует так, как мне нужно!» — заведено в большинстве устоявшихся семей, где женщина довольно активна. У моих же ребят явно по-другому, и от этого они мне еще больше нравятся…

— Похоже, запись делалась не для эфира, а на будущее — констатирует дядя Миша, продолжая снова и снова прокручивать запись. Людмилины цитаты и мои реверансы он оставляет без внимания. — Голос обрабатывать потом собирались. Как увидели неприятности, камеру выключили. Так это вашей Марины голос или той, что чужая?

— Моей. Бесфамильной. Точно-точно. — снова лепечу, хотя пора бы все понять и расслабиться.

— Видите ли, Сафо, — Людмила решает объяснить мне все открытым текстом. — Мы ведь не обычные наемники. Мы — вольнодумцы. Работаем не столько ради платы — хотя и ради нее тоже, сколько для интересу. Ваша история весьма интересна. Глупо было бы отстраниться и действовать строго в рамках своих обязанностей. И потом, вы мне симпатичны. А наша общая начальница — нет. Мы — люди советской закалки, а, значит, пойти против начальства (ну, против именно такого) почитаем за подвиг, а не за предательство…

— Склонен верить подлинности этой записи, — перебивает Михаил, снова переключая нас на картинку монитора. Он явно не хочет пафосных клятв и заверений во взаимопомощи. Людмила понимает это и моментально замолкает, обращаясь вся в слух и внимание. — Голос подделать очень сложно. Выходит, наши работодатели нас всех обманывают. Интересно… Но и мы не лыком шиты. Правда, Людочка?

И это его «наши», «нас всех», «мы» наполняет меня вдруг такой уверенностью и энтузиазмом, что хохочу весело, и сентиментально расцеловываю присутствующих. Кажется, у меня действительно теперь будут настоящие помощники.

* * *

Все в представлении профессора было так просто, что мне хотелось выть. В организме не хватает каких-то веществ. Попейте витаминчиков, не бойтесь, будет здорово… Я представлялась ему набором молекул, поведение которых определенными веществами может строго регулироваться. После этого визита возненавидела не только Лиличкины методы и всех ее «помощников», но и медицину в целом. Самое похабное — честно съела пару таблеток, и вот на тебе, настроение и впрямь повысилось. Апатия отпустила, проснулась жажда деятельности. Хорошо, что есть теперь куда использовать эту жажду — хорошо, что мы с Людмилой и дядей Мишею сговорились и действуем. А выть хочется от того, что организм так легко поддается посторонним вмешательствам. Ведь душа у меня болела! Душа, а не какие-нибудь там всеми исследованные органы. Болела так, что я делать ничего не могла. В потолок молча пялилась и ни одной связной мысли выдать не могла. Это, конечно, после того решающего визита к Лиличке:

— Давай начистоту, — я все еще верила в некоторые панибратские отношения и пыталась общаться с ней по-человечески. — Я не верю больше во все это мероприятие. Мне нечего писать, я запуталась. Прошу оставить меня в покое. Хотите имя — берите имя. Хотите — хоть жизнь забирайте, только не наседайте с требованиями, — этот текст я продумала заранее, потому говорила спокойно, глядя Лиличке в глаза и стараясь весомо подать каждое слово. — Давай так. Ребята будут писать, они же — получать гонорар. А меня вы с этим делом оставите…

И вот тут Лиличка — тоже спокойно, тоже отрепетировано и бесконечно насмешливо, выложила мне все свои на эту тему соображения:

— То, что тебя наш разлюбезный Артур сманить попытается, было понятно, еще когда этот аферист на горизонте появился. У него страсть к тем, с кем мы работаем. Поначалу Марину обхаживал, чуть до смерти не довел своими происками. Если б Рина эта не помогла, Бесфамильная все равно б повесилась, только тогда б — из-за Артура. Ему приятно было бы себя таким вот вершителем судеб ощутить, я уверена. Ее не домучил, теперь на тебя переключился. Не знаю уж откуда у него такая ярая нелюбовь к участницам наших проектов… Что делаешь невинное лицо? Скажешь, не он убеждает тебя отказываться от работы?

— Лиличка, ты одержима, — на этот раз я удивлена вполне искренне. Никаких конкретных призывов от Артура не следовало…

— Это он одержим! — кричит она. — Желанием все мне испортить, желанием, разломать все вдребезги… Причем, какая ему от этого выгода?! Не выйдешь ты из проекта, как не крути. Не отпущу! Подписалась пахать — паши! Мы в тебя вкладывали, мы на тебя тратились… Тьфу! А тут подхалим какой-то позвонил, мнение свое об эфире высказал, носом покрутил и ты уже за ним бежишь загипнотизированной сучкою… «Честно говоря, для нормального пиара тебе вообще не нужно светиться в таких дурацких проектах», — передразнивает Лиличка Артура дословно цитируя…

— Значит, значит, ты все-таки подслушиваешь мои разговоры?! — вне себя от возмущения, переспрашиваю я. Одно дело, допускать, другое — знать наверняка. Точно знать, что ты под колпаком, что ты — насквозь просматриваемая, что над тобой смеются, хотя в глаза пытаются выражать уважение…

— Уже да, — сухо отвечает моя церберша. — Ты сама виновата. Я пыталась тебе доверять, а ты выделывалась. Пришлось напрячь ребят, что б нашли запись того разговора. У меня руки длинные и ребята толковые. Со мной в «не скажушку» играть опасно. Начну копать, такое повсплывает, мало не покажется… А маман, оказывается, и есть твоя бывшая начальница? Забрала я тебя из-под теплого крылышка, да?