Писатели, надо им отдать должное, на эту наживку не пошли. А поставили вопрос ребром: а что насчет дела Никитина? Как насчет Пасько? Господин Путин ответил хорошо, и сам Господь Бог лучше бы не сказал: надо, чтобы всё было по закону.

Поговорили и расстались, довольные друг другом. Началась предвыборная кампания с заранее известным финалом. С первых же опросов общественного мнения стало ясно, что Путин уже победил. У Путина оказались могучие соратники — страх и надежда. Страх перед коммунистами и надежда на русский «авось». Авось будет лучше, ведь у Путина «крепкая рука»…

Я думаю, что решающим фактором оказалась как раз «крепкая рука». Когда о крепкой руке говорит водопроводчик, я могу понять. Он точно знает, что без крепкой руки винт не завернешь. Отсюда и демократическая — не в политическом, а в самом прямом смысле этого слова — поддержка. А вот с интеллигенцией что произошло, почему большая ее часть пошла за Путиным — надо разобраться. Не так давно в какой-то дискуссии я высказала такую точку зрения, что понятия и термины обладают способностью к некоторому дрейфу, к смене содержания. Это касается в полной мере понятия «интеллигенция». Та часть общества, которая называлась интеллигенцией в начале века, и та, которую мы называем этим словом сегодня, имеют один-единственный общий параметр — род деятельности. По-прежнему мы называем интеллигенцией врачей, учителей, писателей… Первым подметил это явление Солженицын, который ввел в оборот придуманное им слово «образованщина».

В начале XX века интеллигенция была более похожа на орден, ложу, интеллектуальное сообщество. Ее характерными чертами был социальный альтруизм, бескорыстие, служение общественным интересам, своеобразный кодекс чести. А между прочим, из всех лозунгов, выдвинутых большевиками за семидесятилетний период их господства, реализован был только один — создан «советский народ», советский человек нового типа. Социопсихологические характеристики, свойственные различным слоям населения, стали нивелироваться, сглаживаться под прессом государства, и для выживания наиболее ценными качествами стали послушность, приспособляемость, скрытность.

Такая социальная нивелировка изменила и характер русской интеллигенции. Десятилетие перестройки тоже не пошло ей на пользу. Рыночные отношения дали новые оценки успешности, и основным, почти абсолютным знаком преуспевания стало количество зарабатываемых денег. В этой точке интеллигенция претерпела новое глубокое унижение: ни научные достижения, ни написанные книги, ни созданные произведения искусств, ни произведенные искусно хирургические операции не обеспечивали пристойного уровня жизни.

Страна бросилась в самый нецивилизованный бизнес, а растерянная интеллигенция погрузилась в глубокий кризис. Напоминаю: диссидентское движение закончилось, значительная часть деятельных и конкурентоспособных специалистов эмигрировала. Большое количество евреев своим отъездом утешило национал-патриотов, но никак не укрепило позиции интеллигенции в целом. Лишь очень небольшая часть сумела приспособиться к новым условиям.

Кризис интеллигенции связан, кроме тяжелого экономического поражения и потери престижа, также и с разочарованием, принесенным эпохой Ельцина. Непоследовательность президента, неудача с экономическими реформами, коррупция власти и русское, традиционное «царское» самодурство оттолкнули интеллигенцию от Ельцина, и некоторая часть ее испытала притяжение к Союзу правых сил и к остаткам потерпевших поражение демократов. Остальные оказались в рядах путинского электората.

Директор института по изучению общественного мнения Юрий Левада пытался проанализировать эту ситуацию. Выявил интересный фактор: интеллигенция чувствует себя униженной. Путин обещал вернуть России ее былое величие, соответственно, интеллигенции — ее попранное чувство собственного достоинства (куда прошу включить и ничтожное финансирование работников культуры и науки, образования и здравоохранения, уровень жизни которых не идет в сравнение с таковым в западных странах).

Вернуть величие — это реформация. Что будет реформироваться, об этом говорит Путин крайне расплывчато, в зависимости от аудитории, где это обсуждается: патриотам крайнего националистического толка кажется, что речь идет о восстановлении империи, или Советского Союза, или Третьего Рима, — каждый подставляет свои амбиции в намеченную пунктиром клеточку с неопределенными словами о «возрождении величия». Коммунисты, например, поняли, что речь идет о них — ведь они даже и аванс получили, сдал им Путин Государственную Думу, они еще до выборов получили ключевые места — комитет по народному образованию, чтобы школьные учебники переписывать в просталинском духе, военное дело вводить… Демократам показалось, что антимонопольные законы напишут. Но олигархам этого не показалось. Однако с ними договориться оказалось проще простого. А с кем не договорились, те живут за за рубежом, на берегах Темзы или Сены.

Обещана борьба с коррупцией. Хотя всем известно, что назначение Путина исполняющим обязанности президента, в наследники Ельцина, происходило в обмен на гарантии со стороны новой власти обеспечить неприкосновенность семьи президента. Собственно говоря, это и называется коррупцией, именно это мы имеем в данном случае — не закон, а личная договоренность, прелюбодейная связь закона и власти…

Военным показалось, и тоже не без основания, что их час наступает с победой Путина. И.о. президента очень хорошо, полезно высказался о финансировании армии, о доблестной победе, которая завтра-послезавтра произойдет на Кавказе. И вообще — война до победного конца! Как будто мы уже одну войну выиграли, в Афганистане.

Чем же прельстил Путин интеллигенцию, ту ее часть, по крайней мере, которая отдала ему свои голоса? Основной их аргумент: Путин — не Зюганов, а ФСБ — не КГБ. То, что интеллигенция боится коммунистов, Зюганова, можно понять. Но почему эти люди забыли, что КГБ представляет собой высшее достижение коммунистов, сердцевину их власти, их мозг и ту самую вожделенную «крепкую руку»? Строго говоря, Путина-то бояться надо было еще сильнее. Но страх, разумеется, — плохой советчик. Уроки Германии тридцать третьего года оказались забыты даже ближайшим соседом, Австрией, чего уж там говорить о России. Крепкую руку мы теперь имеем. Посмотрим, к чему нас она приведет…

Двадцать лет тому назад интеллигенция в значительной мере была диссидентской. Собственно говоря, лояльного к власти человека даже интеллигентным назвать было почти невозможно. Перестроечное десятилетие закрыло тему диссидентства. Инакомыслие не преследовалось больше. Отчасти по той причине, что имеющаяся власть сама про себя далеко не всегда знала, что именно она думает. Действия опережали мысли, общих концепций у власти не было, четкой экономической стратегии — тоже. Однако выработалась за эти годы одна интересная идея, вслух никем не высказываемая по причине ее величайшей простоты и банальности: основная задача власти — власть. Всё прочее — камуфляж, лозунг, манипуляции. Путин представляется мне человеком именно этой идеи.

У прежних диссидентов была надежда изменить коммунистическую власть, создать демократическую форму правления, возможно, не самую совершенную, но наиболее рациональную, обеспечивающую минимальные гражданские свободы и права человека. Мы полагали тогда, что коммунистическая власть пала по причине выработки своего внутреннего ресурса. Сейчас кажется, что это не так: она развалилась лишь по бездарности руководителей, по недосмотру, по ошибке, и свобода оказалась даром, которого мы не заслужили.