омшанике. Тетя Маруся с дядей Колей в избе на бабушкиной кровати, родители в горнице на своей кровати, а рядом с ними, на сундуке, Валя. Бабушка, хоть и лето, на печке.

Как-то вот так лежим мы рядом с Шуркой, он и спрашивает:

— Серёжа, скажи, а вы всегда так едите, как сейчас?

Я ответил, что нет, это потому, что у нас гости. А в другое время сам знаешь, как бывает, по-разному.

Это он потому, вероятно, так спросил, что его мать очень плохо готовила. Когда Шурка жил у бабушки Маши, то разносолов-то, вообще говоря, особых не было. Но что спасало, так это молоко. У бабушки Маши всегда была корова, которая давала много молока, даже до тридцати литров в день. Да и молоко было очень жирное. Когда бабушка Маша заболела, то она сразу продала свою корову, в нашей же деревне. У неё и тёлочки были нарасхват. Какой породы её корова, не знаю, но такого цвета, серого, ни у кого не было…

Дополню следующим, хотя особенно это и не относится к бабушке Маше. Как-то, в один из зимних вечеров, я ночевал у бабушки Маши. В это же время у неё был и внук, Саша Шведов. Запомнилось, что бабушка рассказывала, как однажды, когда они жили в землянке в Свободном Труде (дедушка в это время был на войне), их погреб ограбили. Взяли всё молоко в горшках, сметану, сливки и сливочное масло. Даже больше ей было жалко посуду, а не то, что в ней находилось. Молоко-то — дело наживное, а вот горшки (так у нас называли глиняные кринки) достать — целая проблема. Погреба тогда в деревне не закрывали на замок, кто-то, возможно, и закрывал, но бабушка Маша этого не делала, ни в Свободном Труде, ни в Красном Кусте. Только дверь прикрыта на палочку. Да, впрочем, что может спасти от такого? Обокрали не только её погреб. Ещё несколько хозяев жаловались на то же самое.

И вот это мне вспомнилось, когда я лежал в московской больнице № 83, в феврале 2009 года. Вместе со мной в палате лежал Шохин Михаил Александрович, дядя нашего политика Александра Николаевича Шохина. Он лежал бесплатно, в отличие от меня, поскольку был ликвидатором последствий Чернобыльской аварии.

Михаил Александрович очень хороший собеседник и рассказчик, прямо хоть записывай на магнитофон и потом публикуй без редакции. Весьма редкое качество. Я уж ему сказал, что Вам надо бы всё это записать. На это он ответил, что писать не очень любит, да и когда пишешь, то так не прозвучит, как в простом рассказе.

Я рассказал ему, что мой брат живёт в Подхожем, в Серебряно-Прудском районе, что у него в собственности большой участок земли, 7 гектаров. Михаил Александрович сказал, что он очень хорошо знает Подхожее, так как у его брата там в собственности дом, и Михаил Александрович довольно часто приезжает туда, когда на машине, а больше он любит на мотоцикле (а ему уже было в это время хорошо под восемьдесят лет).

Мало того, я продолжаю рассказывать, что наша семья, вообще-то, приехала сюда из Тамбовской области, из Токарёвского района. На что Михаил Александрович сказал, что он и Токарёвку знает очень хорошо, поскольку находился в ней во время войны в детском доме. Примерно в 1937 году их отца арестовали, маму от троих детей тоже забрали (она знала несколько иностранных языков: французский, английский, немецкий, польский и, кажется, чешский). А события в мире вели к тому, что профессия переводчика становилась очень нужной: дело приближалось к войне с Германией. Всех троих детей разбросали по разным детским домам.

Я уже дальше расскажу серединку, а сейчас — о послевоенном времени. После войны мама Михаила Александровича разыскала всех детей, стали жить вместе. Об отце ничего не удалось узнать, ни тогда, ни в это время. Перед самой войной его отпустили из тюрьмы, где-то под Архангельском, но дальше он пропал, все его следы потерялись. В последнее время мама проживала с сыном, Михаилом Александровичем. Дожила до ста лет, умерла примерно в 2000 году…

В детском доме, в Токарёвке, как, впрочем, и во всех таких домах, да ещё в военное время, было очень голодно. Мальчишки промышляли по ближайшим деревням в поисках еды. Станция была близко, поэтому они пользовались возможностью мобильных передвижений по Токарёвскому району и ближайшим к нему районам: Жердевка, Рымарево, в сторону Мичуринских Грязей и др. Тем более, что в Токарёвке останавливались все поезда. В деревнях их объектом были погреба. Овощей они не брали, а больше налегали на молочное. Потом всё сносилось в детский дом и там вместе с девчонками устраивали праздники.

Мне кажется, что в один из набегов эти мальчишки вполне могли напасть и на погреб бабушки Маши и её соседей. Настолько вероятно, что даже просто невероятно. Михаил Александрович очень был удивлён моими воспоминаниями о бабушке Маше. Он на это сказал: «Ну чего только в жизни не бывает. Смотри-ка, началось с Подхожего, а закончилось таким давним временем, да и местами, Московская область, Тамбовская область, просто диву можно даться. Мало того, что области, а и места-то! Прямо дивиться можно всему этому!»

Однажды в фойе больницы мы смотрели какую-то передачу об артистке Аде Роговцевой. Возвратились в палату, а Михаил Александрович говорит мне: «Знаешь, Серёжа, а я ведь женихался с Адочкой, когда мы жили на Украине, после войны. Она помоложе меня на пять лет. Да вот потом как-то всё у нас распалось, не сложилось». Михаил Александрович даже прослезился от этих воспоминаний.

Я уже потом прикинул по времени, очень похоже, вполне могло быть.

И ещё, просто к слову. Мы собирались покупать машину вместо нашей «семёрки». Думали, иномарку или нет. Марине хотелось, чтобы она была с автоматической коробкой. Когда я рассказал об этом Михаилу Александровичу, он сразу же заявил: «Только иномарку! Даже о другой и не думайте». Мы так и сделали. Потом, когда мы общались уже по телефону, я сказал, что его совет оказался очень правильным, мы очень рады такой покупке. «Ну вот, а я что говорил!» — сказал Михаил Александрович, — теперь давай договариваться о встрече в Подхожем, вы на новой машине, а я на мотоцикле». Но не получилось у нас встретиться. Как-то звоню Михаилу Александровичу, поговорить. Трубку взяла его жена, сказала, что он скоропостижно умер, прямо за столом.

Вот так пришлось закончить рассказ о бабушке Маше. Думаю, что она не обидится.

Часть