…В комнате над кафе лежит на койке капитан Василий Синцов, глядя на Тамару, которая с сигаретой между чувственных губ ходит взад-вперед, словно рассерженная кошка.

— Что, черт побери, делать в этой грязной дыре? — шипит она. — Только трахаться и напиваться! Мне это надоело! Почему ты никуда со мной не ходишь?

— Куда тут ходить? — раздраженно спрашивает Василий. — На прошлой неделе мы ходили в кино!

— В кино, — злобно ворчит она. — Ты называешь это кино? Политическая чушь! Нам нужно чем-то заняться! Иначе сойдем с ума! Умрем и даже не узнаем об этом!

— Давай походим на лыжах, когда кончится буря, — устало предлагает он.

— На лыжах? Теперь я всерьез думаю, что ты сошел с ума! В жизни больше не встану на лыжи!

Василий приподнимается на локте и обнажает красивые белые зубы в широкой улыбке.

— Как только одержим победу, устроим отдых в Крыму, — утешает он ее. — Будем ходить под парусами и трахаться на палубе, где видеть нас будут только чайки!

— А по вечерам ужинать в ресторане!

Тамара смеется, и лицо ее светится при этой мысли.

— И будем оставаться там всю ночь. Сколько захотим! Будем есть икру и пить крымское вино, — обещает капитан.

— Когда одержим победу, — печально вздыхает Тамара, выпивая стакан водки. — Думаю, ты слышал о Тридцатилетней войне? Почему бы этой не тянуться так же долго? Остается всего двадцать восемь лет.

— Двадцать семь, — поправляет ее Синцов и начинает насвистывать.

— Что такое плюс-минус один год? — обреченно стонет она. — Черт возьми, Василий, мне кажется, что я сижу в вонючей тюрьме! Ты весь день лежишь и пьешь. Какого черта ты вообще здесь делаешь?

— Я обучаю ополченцев местной обороны, ты это знаешь, — сердито отвечает он. — Кроме того, слежу за передвижениями противника и отправлю сообщение по радио, если они появятся здесь. Это очень важная задача, и ты это знаешь!

— Да брось ты! — громко смеется Тамара. — Говорят, немцы глупые, но не настолько же, чтобы прийти сюда! Нет никого настолько глупых! Только советские граждане так тупы, что живут в такой дыре! — Она гладит Синцова по угольно-черным волосам, целует его в губы и проводит языком по его языку. — Мне скучно! Четыре месяца наедине с гобой! Повсюду снег, ничего, кроме снега! Это сводит меня с ума! Нам даже не хочется заниматься любовью! Найди какое-то новое занятие, дуралей!

— Может, мы сумеем устроить собачьи бега, — говорит он, сам не веря в это. — Здесь много упряжных собак!

— Эти деревенские дворняжки слишком глупы, чтобы научиться бегать наперегонки, — говорит она. — Помнишь, мы ходили на бега в Москве, а потом вечером в Большой театр? Дай мне выпить! — Протягивает ему свой стакан. — Да встань, ради бога! Как думаешь, для чего ты нужен?

— Не наглей, женщина, — угрожающе говорит он. — Я могу отправить тебя обратно в тюрьму!

— Может, это было бы не так уж плохо! Я быстро нашла бы себе хорошенькую лесбиянку.

Тамара встает и садится на стул. Кладет ноги на шаткий столик, черная юбка задирается.

Синцов издает протяжный свист.

— Иди сюда, трахнемся! У тебя очень красивые бедра, и твое гнездышко самое лучшее. Даже у капиталистических сучек таких нет!

— Заткнись! — рычит она, зажигая длинную, надушенную сигарету. — Василий, давай уедем отсюда! Москвичи не могут жить в такой дыре! Наши мозги сгниют! Вчера я поймала себя на том, что разговариваю с оленем, а о чем мне с ним говорить?

Тамара вскакивает на койку, обвивается вокруг Василия, проводит кончиком языка по его лицу, пальцы гладят его волосатое тело.

— Ты красивый мужчина, Василий! Ты негодяй, но умеешь делать все, что нравится женщине! — Откидывается назад, испытующе смотрит на него. — Ты говорил, у тебя есть связи. Которым может позавидовать кто угодно. Тогда какого черта мы здесь сидим? Не пора ли воспользоваться связями и уехать отсюда? — Она снова целует Синцова, ложится на него и покусывает его ухо. — Давай съездим в Мурманск. Проведем пару дней там, куда ходят морские офицеры. Прикажи запрячь в упряжку собак, и мы скоро будем в Мурманске!

— Спятила? — отвечает он. — Ты же знаешь, что мы не имеем права. У меня здесь очень ответственный пост! Внезапно здесь появляются немцы! Тогда вся ответственность ложится на меня, я командир. Это может означать повышение, награды, и, если повезет, мы уцелеем одни и сможем приукрасить случившееся!

— Скажи, Василий, с головой у тебя все в порядке? Если в живых останемся только мы, нужно будет как следует обдумать, что говорить в Москве. — Тамара пристально смотрит в его наивные глаза. — Ты встречался хотя бы с одним немцем? Они хорошие стрелки! И если они в самом деле придут сюда, мне будет любопытно посмотреть, как станет действовать твоя пьяная местная оборона!

В кафе внизу слышен громкий стук.

— Послушай их, — презрительно говорит Тамара. — Да поможет нам Бог, если сейчас сюда явятся немцы! Сколько крови прольется! Русской крови!

— Думай, что говоришь, — рычит Синцов, сердито ее отталкивая. — Ты еще не знаешь меня! — Со злобным блеском в глазах достает наган из-под подушки и приставляет дуло к ее виску. — Я ликвидирую тебя, если захочу!

— Не посмеешь, — вызывающе язвит она. — Застрелишь меня, и придется тебе трахаться с этой толстой, грязной сукой внизу. Замечал, как от нее пахнет? Она не мылась с тридцать шестого года, когда партия начала кампанию за экономию воды.

Василий откидывается назад и громко хохочет.

— Что ты за чертовка! На тебя невозможно сердиться!

Бросает ей сигарету.

Они молча курят. Потом Тамара лениво тянется к балалайке.

Василий соскакивает с койки и бешено пляшет по всей комнате на татарский манер. Поднимает наган к потолку и расстреливает все патроны в барабане.

Тамара громко хохочет и запускает хрустальной вазой в стену. Мимо ее головы летят осколки.

Василий перескакивает через мебель и, совершив большой прыжок, оказывается на койке. Грубо притягивает Тамару и кладет на себя. Она бьет его балалайкой по голове и вскрикивает от боли, когда он гасит сигарету о ее голое плечо.

— Заткнись! — кричит он. — Боль и эротика неразделимы. — Хватает Тамару за волосы и сует ее голову между своих бедер. — Бери в рот, грязная шлюха!

— Скотина, — мямлит она, смыкая губы вокруг его огромного мужского достоинства.

— Действуй! — похотливо кричит Синцов.

Она смотрит на его полное, тупое лицо и внезапно изо всех сил сжимает зубы.

Он вопит от боли и пинком отшвыривает ее.

Тамара выплевывает кусок плоти и утирает кровь с губ.

Синцов с воплем падает и прижимает руки к окровавленному паху.

— Свинья! — шипит Тамара. — Думал, со мной можно обходиться, как вздумается?