– Спасибо за кофе, – произнесла Надя. Голос отчего-то прозвучал глухо.

Полуянов еще раз, уже явно намеренно, коснулся ее груди и прошептал бархатисто:

– Красотулечка ты моя…

Хорош, негодяй: глаза горят, мышцы играют! Надя робко провела пальчиком по его агрессивной ключице. Сейчас он набросится на нее…

Дима игриво намотал на палец прядь Надиных волос и – совсем не по сценарию! – взглянул на часы.

– Через час выходим. Так что давай, Надюшка, сделаем все по-быстрому…

Надя разочарованно отбросила его руку. Вот свинья! Хронометрист! Она тут размечталась, разволновалась – а он думает только о том, как бы к своему Котову не опоздать.

Надя с достоинством отодвинулась в дальний угол кровати. Отрезала:

– Извини – по часам не работаю!

Дима тоже отстранился, глухо проговорил:

– Эх… Я думал: мы с тобой друзья – а ты такая же… Такая же, как все девки… Сю-сю-сю тебе надо, пу-сю-сю… “Миленькая, любименькая, дорогая…"

– Ладно, проехали, – ледяным тоном произнесла Надя. – Давай лучше, говори, какие у нас планы. Дима снова взглянул на часы:

– Прикрой ноги, развратница. Стриптиз тут устроила…

И сам накинул на нее одеяло.

– Ладно, Надька. Вернемся к нашим баранам. Через сорок минут мы выходим из дома. По отдельности. Сначала я – потом ты.

– Почему не вместе?

– А ты будешь меня страховать. Смотреть, не идет ли кто за мной.

Надя кивнула: разумно. Только что она сделает, если за Димой станут идти? Или – нападут на него?!

– Допустим, за тобой идут. Что тогда?

– Дашь мне знать.

– Как?

– Ну.., скажем, уронишь сумочку. Воскликнешь:

"О, черт!"

"Как будто от этого его не убьют! – горько подумала Надя. – Как все призрачно, легкомысленно, опасно: я – в роли телохранителя! Смешно”. Но других идей у нее не было, и потому она только вымученно улыбнулась:

– А можно крикнуть: “О, блин”?

– Можно. Не перебивай. Значит, если все в порядке, я иду в Думу, а ты гуляешь рядом. Со входа глаз не спускай. Когда я выйду, пойдешь за мной до метро “Охотный Ряд”. Опять следишь, чтоб меня не вели. Ну… Ну, и все. В метро, в центре зала, встретимся. Будем решать, что делать дальше.

Надя залпом допила свой кофе.

– А если.., если ты не выйдешь? Если Котов – убийца?!

– Наденька, солнышко, – тепло улыбнулся Дима. – Ну ты сама подумай! Я ж не на кладбище в полночь иду, а в Думу. В полдень. Понимаешь?! В ДУМУ, в средоточие власти. Там ментов – толпы. А кагэбэшников – еще больше.

– Но если Котов – убийца?! – упрямо повторила она.

– Хорошо, пусть он – убийца, – согласился Дима. – Но Котов же не знает – откуда я буду ехать в Думу?! Наша квартира – чистая, и звонили мы ему – из автомата.

– А он нас на подходе к Думе подловит. Или в самой Думе.

– На подходе – может. Придется рисковать. Хотя – самый центр, полно народу, опять же кагэбэшники, менты… Сомнительно. А в самой Думе – вообще невозможно, – отрезал Дима. – Котов, точнее, его люди, могут вести меня от выхода из парламента. И им придется дожидаться, пока я забреду в укромное место. Типа Кузнечного переулка в Питере. И уже там… – Дима развел руками.

Надя не удержалась, ойкнула. А Полуянов спокойно сказал:

– Так что на тебя. Надежда, вся моя надежда, – он улыбнулся дурацкому каламбуру. – Увидишь за мной “хвост” – сразу стреляй.

– Стрелять?!

– Сумку роняй, бестолочь. И кричи свое: “Ай, блин!” А я попытаюсь затеряться. Хотя.., хотя…

Дима вихрем выскочил из комнаты, через полминуты вернулся. В его руках блестело что-то черное, страшное. Он швырнул предмет ей на кровать. Надя с ужасом разглядела хмурую сталь пистолета.

– Настоящий?! – выдохнула она. – Но я.., я не умею.

– И не умей, – кивнул Дима. – В сумочку положишь. Меня с ним в Думу все равно не пустят. Выйду оттуда – отдашь.

Надя опасливо прикоснулась к ледяному металлу, О разрешении на оружие и спрашивать не стала. Только уточнила, стараясь, чтоб не срывался голос:

– Он на предохранителе? Дима кивнул.

– Патрон не дослан.

"Понадобится – и выстрелю! – храбро решила Надя. И тут же себя охолонила:

– Да уж, ты выстрелишь. Никита недоделанная…” Она спросила:

– Ну, допустим, встретились мы после Думы в метро. А что дальше?

– Ну, Надька, я еще не придумал, – пожал плечами Дима. – Решим на месте, по ходу дела. Теперь – еще одно. Пока некоторые ночью храпели – на всю, между прочим, квартиру, – я написал материал. Статью на полосу – с генезисом, сущностью и тенденциями развития. Описал все наши питерские изыскания, четыре убийства. Написал, кто виноват и что делать. Вот тебе дискета – а вот телефон нашего главного редактора. Позвонишь и доставишь ему текст – он предупрежден.

– А почему не ты сам?

– А если в самом деле со мной что случится? Ты с дискеткой – мой страховой полис. Ясна задача?

Дима швырнул дискету и визитку главного редактора “Молодежных вестей” на постель. Поднялся, пихнул Родиона в толстый бок, приказал:

– Вставай, засоня, пошли гулять! А ты, Надюха, пока одевайся.

* * *

Дорогу в Думу Надя не забудет до самой смерти.

Позднее утро, начало одиннадцатого. Яркий и холодный осенний день. Час пик уже схлынул, но улицы все равно заполнены народом. Домохозяйки, молодняк, припоздавшие клерки, выходные слесари, десятки, сотни случайных прохожих. И среди них, в толпе, – Дима. А она, Надя, знает: в руках любого из этих милых людей могут оказаться пистолет, нож, взрывчатка… Эта тетка с холодным взглядом, вся в черном, почему она все время идет рядом с Димой? А этот огромный парень? Он определенно ждал ту же маршрутку. И уселся в автобусике рядом с Полуяновым. Надя отчаянно впилась глазами в небритую физию парня, в ужасе, в панике думала: “Что? Что я сделаю, если он сейчас – незаметно для пассажиров! – возьмет и пырнет Диму ножом?! Брошу сумочку и закричу: “О, блин”?"

Полуянов, кажется, нервничал не меньше ее. И только слабо улыбнулся, когда попутчик, проехав едва ли километр, попросил водилу тормознуть “возле винного”. Надя слегка расслабилась, но вскоре в маршрутку загрузились еще двое подозрительных личностей, а в метро вместе с ними вошла целая компания крепких парней… Надя готова была визжать от страха – и от своей бестолковости. Ну как разобрать: кто эти люди, по их душу они или нет?! Полуянов, стоявший в другом конце вагона, перехватил ее отчаянный взгляд, ободряюще улыбнулся: не дрейфь, мол, все в порядке.

"Сам трясешься не меньше моего”, – мрачно подумала Надя. От этой мысли ей отчего-то стало легче.