Как утопающая, Скайлер цеплялась за руку матери, понимая, что любовь, которая только что проснулась в ней, никогда не угаснет. Именно об этом она мечтала для своего ребенка — о матери, беспредельно преданной ему, связанной с ним не кровным родством, а любовью и бесконечной потребностью отдавать. Ощущения были такими пронзительными, что Скайлер сразу почувствовала готовность пойти на любые жертвы.

Кейт поддерживала дочь за плечи, Скайлер вздрагивала и задыхалась.

— Все будет хорошо, — успокаивала ее Кейт. — Ты держишься молодцом. Тебе не занимать мужества, дорогая.

Жаль, что то же самое Кейт не могла сказать о себе. У нее кружилась голова, она боялась потерять сознание. Комната плыла перед глазами, ей казалось, будто ее погрузили в огромный аквариум.

Кейт помнила, как когда-то подруги рассказывали о пугающей изоляции от внешнего мира при родах — мужей не пускали в палату, рожениц спешно перевозили на каталках в родильный зал, детей доставали из материнского чрева акушерскими щипцами. И Кейт восхищали изменения в современных больницах. Но когда дело доходило до кульминации приходилось возвращаться во времена деревенских повитух.

Подобно множеству поколений женщин, Кейт прижимала к себе дочь, поддерживала Скайлер, пока та тужилась.

Воды отошли со звуком лопнувшей резиновой ленты и мгновенно пропитали стерильную подстилку на кровати.

Микки шепотом убеждала подругу глубже дышать.

Миловидная чернокожая врач в маске и резиновых перчатках наклонилась, стоя между раздвинутыми ногами Скайлер.

— Господи, я больше не могу! — закричала Скайлер, и ее лицо исказилось болью.

— Можешь. Поднатужься. Ну, давай, — спокойно скомандовала врач.

— Сейчас… нет… Боже… не могу… слишком больно… — Слова потонули в безудержном, диком вопле, и наконец Скайлер сумела потужиться.

Близкая к обмороку, Кейт отводила влажные пряди со лба Скайлер. Краешком глаза она видела Элли, стоящую у кровати с выражением благоговейного изумления на лице. Хотя Элли была поодаль, казалось, будто их со Скайлер связывают незримые нити.

— Головка! Вижу головку! — воскликнула Микки, которая выглядела так, словно это она рожала. Ее кудрявые волосы влажно блестели, лицо горело.

— А теперь немного расслабься. Хватит тужиться, — распорядилась врач. — Мне надо повернуть головку… вот так. Ну, постарайся еще разок, Скайлер. Посмотрим, долго ли еще…

Скайлер издала звериный вопль, от которого Кейт содрогнулась.

— Девочка! — послышался голос, отдаленно напоминающий голос Элли, и что-то маленькое, мокрое и темное проскользнуло между бедрами Скайлер.

Ребенок разразился требовательным криком.

Скайлер расплакалась. Она обняла новорожденную дочь, которую положили ей на грудь. Их все еще связывала пульсирующая пуповина. Ладонью Скайлер осторожно поддерживала крохотную влажную головку.

Кейт изумленно уставилась на миниатюрную девочку с черными волосами, и ее охватило чувство, будто в конце туннеля забрезжил свет. Она слышала, что именно так описывают приближение смерти, и теперь не могла оправиться от потрясения. Кейт вдруг обнаружила, что рождение и смерть во многом похожи: и то и другое связано с выходом из длинного темного туннеля.

Теперь она знала, как следует поступить.

Кейт сидела не шелохнувшись, едва осмеливаясь дышать. Элли приблизилась к постели, не сводя завороженного взгляда с ребенка, уже завернутого в белую пеленку. Его держала на руках врач.

Если бы Элли вонзила нож в сердце Кейт, они были бы квиты, но это… это было еще хуже. Кейт наблюдала, как Элли подходит все ближе, как робко, с надеждой протягивает руки. Ее высокие скулы блестели от слез. Кейт заставляла себя смотреть на нее, зная, что в бездействии заключается ее долг. Она Должна пережить и это испытание. Кейт понимала, что расплата неминуема.

Но когда Элли со сдавленным вздохом взяла на руки маленький белый сверток, Кейт не выдержала и закрыла глаза. Все правильно… все справедливо… но нестерпимо больно.

Единственное, что ей осталось, — цепляться за мысль, не позволявшую ей вскочить и выхватить ребенка из рук Элли. Мешала причина, по которой она очутилась в этом невыносимом положении.

«Но у меня по-прежнему есть Скайлер. И всегда будет».

Скайлер никогда не узнает о том, какую ужасную цену заплатила Кейт.

Скайлер охватило ощущение пустоты. Слезы струились по щекам без остановки. «Ребенок… мне жаль… так, что и представить невозможно, но так должно быть. Я проявила бы эгоизм, оставив малыша себе… стала бы эгоисткой, такой же, как моя родная мать, которая бросила меня…»

Скайлер никому не говорила, что за месяц до рождения ребенка поняла: у нее будет девочка, и втайне выбрала ей имя — Анна. Простое, но надежное, это имя никогда не выйдет из моды. Оно переживет века.

«Анна, я люблю тебя. В глубине души я всегда останусь твоей матерью».

Подавив рыдание, Скайлер крепко зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела над собой знакомое лицо и на миг решила, что уснула и теперь видит сон. Но потом большая ладонь накрыла ее руку.

— Тони… — Это имя сорвалось с губ Скайлер как вопль, который до сих пор ей удавалось сдерживать.

Он стоял спиной к маленькому ночнику на тумбочке у постели, отбрасывая тень на стену, а на его волевом лице была написана безграничная нежность.

Мозолистым пальцем он стер слезу с виска Скайлер. Черные, как полночь, глаза выражали сострадание, а может, и общее чувство потери. Ибо Тони тоже утратил нечто бесценное: шанс увидеть, как его крохотная дочь появилась на свет. Ему не досталось даже мимолетной радости.

— Я приехал сюда сразу, как только смог, — объяснил он срывающимся, хрипловатым голосом. — Мы были на месте преступления в Бруклине. Сообщение Микки я получил, только вернувшись в конюшню. — Ему удалось усмехнуться. — Сказать по правде, она звонила дважды.

— О, Тони!.. — Скайлер судорожно сжала его руку, борясь со слезами. — Тебе сказали, что у нас девочка? Такая хорошенькая! Видел бы ты ее! И черноволосая. Она очень похожа на тебя.

— Скайлер… Господи… — Тони присел на кровать, схватил ее в объятия, и она разрыдалась. Он тоже плакал — Скайлер чувствовала, как содрогается его тело — не дрожит, а именно содрогается. И она понимала: даже если доживет до ста лет, Тони никогда не забудет эту ночь. Ему не забыть дочь, зачатую в порыве бездумной страсти, и любовь, которая чудом возникла между ними.

Скайлер запустила пальцы в волосы Тони, крепко прижала его голову к груди.

— Мне так жаль, — выдохнула она. — Но иначе я не могу, Тони. Я делаю это ради нее. Не надо ненавидеть меня…

— Скайлер, у меня нет ненависти к тебе. — Глубоко вздохнув, он отстранился, и она сразу поняла, чего стоило ему усилие совладать с собой: на его щеках прорезались глубокие морщины, глаза ввалились. — Господи, как мне тяжело… Как я хотел бы, чтобы все было иначе…