и радоваться победе вместе со всеми, но голова раскалывалась, шитье поблекло окончательно, и хорошо бы это был последний и главный урок в моей жизни. Что б я еще раз из дому с такой ничтожной защитой вышла, да никогда! Особенно на матчи. Особенно, пока этот седой во все это верит, на пару с одной сумасшедшей свахой. В гроб меня своими суевериями уложат!

Озноб уже час не проходил, и если во время игры я списывала это на волнение, то теперь переживать вроде не о чем, от матери я получаю с завидной регулярностью, так что не страшно, а к тряске рук еще и дрожь в ногах добавилась. Я чихнула и подоткнула нос платком. Начинается…

Болеть нельзя. На работе на меня надеются, а увидь мать на мне болезные предпосылки, только сильнее верить в свою правоту начнет.

Двери автобуса открылись, все радостно закричали и начали стучать по спинкам. Я пару раз хлопнула и схватилась за голову. Сейчас оглохну…

Тихомир скинул сумку с курткой, плюхнулся на сидение рядом и со шлепком приложил свою ледяную ладонь к моему лбу.

— Я так и знал, — Тиша заерзал. — Где термос?

Я подтянула ноги на сидение и свернулась клубком.

— В сумке… На полу.

Термос сверкнул у лица.

— На, Мила. Пей давай! Тут травы и мед, я кому заваривал? — рычал он.

— Поздравляю. Отличная игра, — запоздало мямлила я.

Тихомир нахмурился, силком усадил меня ровнее и сунул кружку к губам.

— Спасибо. Пей, — строго уставился он.

Спустя пару минут пустой термос улетел на сумку через проход, Тихомир просунул руки и начал затаскивать меня на колени.

— Заболеть не боишься?

— Простуда меня не берет. Я закаленный.

Ноги удобно расположились на сидении у окна, я уткнулась лбом в холодную шею и прикрыла глаза. Лучше любой таблетки. Теперь даже язык не повернется ему нравоучения читать. Тискает меня так аккуратно, знает же, что не сплю, а все равно едва шевелится. Даже от бутерброда отказался, хотя дело к вечеру, а у нас с утра крошки во рту не было. Мне есть вообще не хотелось. Только если яблок. Я стянула плед с головы, заправила волосы за ухо и уперлась носом Тихомиру в щеку. Никогда бы не подумала, что он умеет так тихо дышать. Лучше бы фыркал…

— Вечером буду, как новая.

— Обязательно. Когда доедем до академии, придется подождать, я вынесу тебе таблеток. Спи давай.

— Не хочу.

— А чего хочешь?

— А ты не знаешь?

Тихомир склонил голову и улыбнулся:

— Понятия не имею, — сказал он, задирая мой подбородок повыше.

И зачем он постоянно облизывает меня перед поцелуем?.. Холодные руки заскользили по платью, плед съехал на пол. Мы сплелись всем, чем могли, я просунула руку под задранным на спинку кресла коленом, и с содроганием принимала каждое ответное касание. Озноб усилился, но теперь был так далек от простуды, что впору лечиться только поцелуями.

По груди скатилась капля.

С таким снежным спортом и волчьими кровями мне охотно верилось в Тишину закаленность, и хорошо бы я не ошиблась, а он не соврал, ведь потерять ощущение его губ на своем лице теперь казалось страшнее любого проклятья.

Язык соскользнул под подбородок и шею, рука съехала под грудь.

— А ты говоришь, средней тяжести, — фыркнул Тихомир мне на ухо и звучно облизнулся.

Когда за окном замелькал знакомый черненый забор, мне казалось, что мы целовались все три часа, потому что изредка проваливаясь в сон я постоянно просыпалась с его дыханием на лице. Чемпионат, отличная пора, и почему я так этого времени боялась?

— У меня пропуск во все академии?

— Во все, — сказал Тиша и прикусил меня за нос.

— Отлично.

Мы заехали на территорию Сорочинки, я сползла на свое сидение и начала складывать плед с явным ощущением исцеления. Озноб сошел на нет, голова прошла, и чувствовала я себя бодрее, чем когда сюда ехала.

Я засмеялась, пряча улыбку за клетчатым свертком:

— И что ты в этот чай намешал? Экстракт чесночницы? Или радугу?

Тиша закинул руки за голову и хмыкнул:

— Радуга нам не к чему, — спокойно сказал он. — Просто травы, мед, немного корицы. Я не люблю пакетированное, там одни щепки.

Ожидаемо. С его нюхом вообще нужно свое хозяйство заводить. В памяти мелькнула идея с маленьким домиком за городом. И вот не изменилось же ни черта. Пусть и была наша любовь ненастоящей, а белый приворот незапланированным, он бы не сработал, не приглянись мы друг другу вообще совсем. Значит, что-то меня в нем все же зацепило, а его во мне.

Мы вышли у главного корпуса, Тихомир завел меня внутрь и пошел прерывать их командную аптечку, а потом нас ждала двухкилометровая прогулка по брусчатчатому пустырю, которая виделась мне теперь романтичнее закатов на пляже.

Я занялась изучением перил у широкой лестницы и старалась не обращать внимание на заинтересованные взгляды снующих туда-сюда студентов. Скоро вся академия будет в курсе, что это за Милослава, и по чью душу она тут находится, и хорошо бы побыстрее. У меня даже пропуск есть! Может мне и сюда можно среди недели приезжать?.. Хотя у Тихомира сейчас плотный график, еще и факультативы, надо бы мне успокоиться и не наседать, и так лучше некуда. Опять.

Тихомир соскочил с лестницы и сунул мне увесистый сверток.

— Не много ли, — подкинула я его на руке.

— Нормально. Для профилактики. Я расписал где-что-зачем.

Я спрятала таблетки в сумку, мы вышли на улицу и сразу уперлись в двери огромного белого внедорожника с гербом академии на капоте. Тиша нахохлился и рыкнул, окно опустилось. Я вытянулась по стойке смирно и чуть не поклонилась.

— Садись, Милослава, — кивнул мне главный тренер на соседнее сидение.

— Мы такси возьмем, не стоит, — огрызнулся Тихомир.

— Иди, — ткнул ему пальцем отец на двери. — И не выделывайся. У нас через два часа разбор, опоздаешь, я передам Данияру, что внеплановый марафон был твоей идеей.

Я прижала сумку к груди и обернулась. Марафон меня мало пугал, не мне его бежать, но отказываться было как-то не прилично. Тихомир нахмурился и отступил назад, потому что окно машины и не думало закрываться, чтобы дать нам хоть минуту на прощания. Романтика брусчатки отменяется… Даже не сомневаюсь, что Олег поступил бы так же, только я девчонка, а этому-то что!

— Милослава, — нахмурился тренер.

— С-спасибо большое, — кивнула я, быстро шмыгнула на сидение и захлопнула за собой дверь.

А еще поражалась, что они не похожи. Да одно лицо, особенно в бешенстве!

Тихомир сложил руки на груди