— Я, наверное, никогда не пойму, зачем ты все это делаешь, — Печерский грустно покачал головой.

— Не понимай. Просто делай, как я сказал.

— Хорошо. Я тебе обещаю. Говори имя.

— Нет. Имя ты получишь, когда Анатолий будет в безопасности.

— Договорились. Скажи хоть причины.

Вздохнув, Стеклов заговорил быстро-быстро, рассказывая историю малолетнего бандита Филина, который давным-давно канул в вечность…

Когда закончил, надолго замолчал. Потом снова заговорил.

— Мы не знали о нем правды, — голос Стеклова прозвучал глухо, — говорили, что отец Филина попал в тюрьму за то, что убил в пьяной драке мать. На самом деле это было не так. Мать Филина убили сотрудники НКВД — для того, чтобы отправить ее мужа в тюрьму. Человека, который был потомком белого офицера и который вел антисоветскую деятельность. И передал на запад материалы о пытках в секретной лаборатории ядов, которым подвергали в СССР политических заключенных. Он работал в этой лаборатории, был специалистом по ядам. Этот человек был врачом.

— Отец Филина? — Печерский слушал очень внимательно.

— Отец Филина, — кивнул Стеклов, — врач, работавший на немцев. Он обучал в диверсионной школе курсантов изготовлению ядов. А вот по взрывчатке был плохим специалистом. Все сделал неправильно. Поэтому я остался жив.

— Теперь все встает на свои места! — Печерский хлопнул себя по коленям. — Я с ума сходил от того, что произошло с Пауком! Зачем мне нужно было его убивать? Паук три дня сидел на лучшей конспиративной квартире, вкусно жрал, сладко пил и спокойно спал за наш счет! А потом вдруг исчез. Я тогда в этом парке чуть с ума не сошел…

— У него был доступ, — кивнул Стеклов, — доступ к твоим делам. Он выманил Паука из конспиративной квартиры, накачал наркотиками. А потом перепугался и срезал подушечки пальцев, чтоб не сразу его опознали. Конечно, это было глупостью. Но он струсил.

— Устроил естественную смерть как специалист по ядам? — спросил Печерский.

— А кто, по-твоему, снабжал твоих сатанистов наркотическими снадобьями на оргиях? Он умеет составлять смеси, подавляющие волю. Стоит накачать человека этой смесью, и он сделает все что угодно. Как Семен Лифшиц.

— А Дато Минзаури?

— Сатанисты его зарезали. Актриса Веллер пострадала из-за Семы. А вор Дато — из-за Паука.

— Значит, он искал убийц своего сына?

— Нас троих, — кивнул Стеклов, — он чудом уцелел после войны, но сохранил старые связи. Немцы умели устраивать свое отступление. Многие офицеры вермахта предложили свои услуги иностранным разведкам. Сделали пластические операции, сменили имена, получили новые документы и продолжили старую жизнь. И он тоже. Но, в отличие от всех остальных, он искал убийц своего сына. И однажды нашел.

— Ты жалеешь об этом?

— О смерти Филина — нет. Филин был подонком. Он заслужил свой конец. Но я всю жизнь буду жалеть о том, что не сумел уберечь Сему и Паука. Это я себе никогда не прощу.

— Вряд ли ты смог бы что-нибудь сделать.

— Знаешь, тут такая невероятная ирония судьбы. Мы ведь зарыли тело Филина в катакомбах, в том самом месте, где сейчас построили этот завод. Тот самый, на который ты помог мне отвезли тело Дато Минзаури.

— Действительно ирония, — горько усмехнулся Печерский. — А что теперь делать с этим мальчишкой, Емельяновым?

— Ничего. Рано или поздно он поймет свою ошибку. Надо просто оставить его в покое.

— Ты мне скажешь, кто на самом деле стрелял? — В глазах Печерского зажегся интерес.

— Ты о чем? — не понял Стеклов.

— Понимаю, что это уже не имеет никакого значения. Но мне очень интересно, кто стрелял, кто из вас троих. Ведь кто-то из вас проник в катакомбы и забрал пистолет из тайника… Кто стрелял из того оружия, что вы нашли? Как я понял из твоего рассказа, тайком от других побывали в катакомбах все трое. Каждый. Кто же стрелял?

— Я скажу. Но и ты скажи мне правду. Что ты собираешься делать с ним? Арестовать его ты не можешь. Нет доказательств.

— Ликвидация, — сказал Печерский, — самоубийство или поджог дома.

— Хорошо, — кивнул Стеклов. — Кто убил? Тот, кого всю жизнь потом преследовали кошмары и он пытался избавиться от них с помощью звуков скрипки.

Звуки были похожи на ружейные залпы. На канонаду, звучащую сквозь толщину стен.

Соседка со второго этажа, проснувшись, села на кровати. Отчетливые звуки, словно выстрелы, звучали один за другим. «Что это, война?» — подумала со страхом.

Не понимая, что происходит, женщина подошла к окну. Из окна почему-то пахнуло гарью.

Дверь распахнулась. Истеричная, взъерошенная, на пороге ее комнаты возникла соседка по коммунальной квартире.

— Шифер лопается от огня, слышишь? Горим! Дом горит!

Через полчаса пожар бушевал вовсю. Из разрушенной крыши в небо вырывались ослепительные всполохи оранжевого пламени. Вместо третьего этажа был сплошной огонь.

Испуганные жильцы толпились на тротуаре напротив дома. Ближе их не подпускали пожарные. Приглушенными, полными ужаса голосами говорили о том, что пожар начался в квартире на третьем этаже. Вспыхнула электрическая проводка. Женщины плакали. Почти все они остались без крова, но еще не могли осознать свалившейся на них черной бездны отчаяния.

Гораздо позже пожарных приехали сотрудники милиции. Один из милиционеров в форме подошел к жильцам.

— Кто жил в квартире на третьем этаже?

— Грищенко его фамилия, — одна из соседок выступила вперед, — он в ваших органах работал, судмедэкспертом…

⁂

Роза сидела на диване, сжимая в руке записку от Андрея Стеклова. Он писал о том, что утром Анатолия выпускают из тюрьмы.

Бежать туда, к тюрьме, немедленно! Это было ее самым первым порывом. Но Роза еле уговорила себя этого не делать. Андрей категорически запрещал ей это, писал, что для Розы смертельно опасно просто подходить близко к тюрьме.

Весь день Роза носилась по квартире словно на крыльях! Приготовила праздничный ужин. Декабрь заканчивался, и Роза мечтала о Новом годе — о том, как будет встречать праздник с братом, вдвоем.

К вечеру Анатолий не появился. Роза ждала. Ждала долго, металась от окна к двери и назад. Ночью она поняла все и, поняв, зарыдала, закрыв лицо руками. К утру повалил снег.

В ожидании брата из тюрьмы, которое длилось не один мучительный месяц, Роза пропустила два значимых события в стране. О первом не писали в газетах, оно было покрыто огромной секретностью. О втором писала в стране каждая газета, да еще по нескольку раз.