Но Юй обходил всю Поднебесную в поисках мудрых, которые могли бы сослужить службу черноголовым. Реки и ручьи, потоки и озера он или углублял, или перегораживал с тем, чтобы сделать их судоходными, и то, что он все силы отдавал этому, зависело от него, как от человека.

Известно, что Тан встретился с Цзе, а У — с Чжоу по воле неба, однако Тан и У воспитывали в себе доброе, были верны долгу и были готовы пострадать за народ — это зависело от их человеческих качеств.

Когда Шунь крестьянствовал и рыбачил, его сноровка в этом была такой же, как потом, когда он стал царствовать. Если бы не пришло его время, он так и учил бы своих учеников добывать злаки, трудясь на земле, вылавливать дары вод, плести корзины из тростника и камыша, вязать сети и верши, так что руки и ноги их неизменно были бы в мозолях, и все же они ухитрялись бы прожить, избегая голода и холода. Когда же пришло его время, он стал сыном неба, и мудрейшие цари устремились к нему, весь народ прославил его, мужчины и женщины радовались и веселились, и не было никого, кто не испытал бы радости.

Сам Шунь сочинил по этому поводу стихотворение, где говорилось:

Все, что под небом, —

Царская земля.

Все, кто на ней живет, —

Подданные царя.

Он этим показал всем, что теперь обладает всем безраздельно. Однако оттого, что он стал безраздельно владеть всем, мудрости у него не прибавилось. Когда у него не было ничего, мудрости его было не меньше. Просто времена были другие.

Когда не пришел еще час для Байли Си, ему пришлось бежать из Го, и он был порабощен в Цзинь. В Цинь, куда он был продан за пять бараньих шкур, он кормил волов, пока его не нашел Гунсунь Чжи, который очень этому обрадовался. Он представил его Му-гуну, а еще через три дня попросил вручить ему бразды правления. Му-гун тогда сказал: «Его купили за пять бараньих шкур, а вы предлагаете вручить ему бразды правления. Разве в Поднебесной не станут смеяться над нами?» Гунсунь Чжи отвечал в следующих словах: «Показателем мудрости правителя является то, что он верит мудрому и берет его на службу. Показателем верности подданного является то, что он уступает мудрому первенство. Если правитель прозорлив, а подданный предан, и тот, третий, действительно мудр, то в наших пределах все станут покорными, а враждебные нам государства будут пребывать в страхе. Кто же тогда осмелится смеяться?»

Тогда Му-гун взял его на службу, и его предложения были неизменно дельными, а предприятия неизменно заканчивались успехом. Но ведь не стал же он мудрее вдруг! Остается предположить, что при всей мудрости Байли Си мы никогда не услышали бы этого имени, если бы ему не повстречался Му-гун. Кто может знать, нет ли такого же Байли Си и среди людей нашего времени?! Поэтому тем из властителей, кто хочет разыскать истинных мужей, следует приложить немалые усилия.

Когда Конфуций попал в трудное положение между Чэнь и Цай, он семь дней не ел горячей пищи. Вследствие отсутствия постного и скоромного Цзай Юй был близок к отчаянью. Конфуций, перебирая струны, пел в своей комнате, Янь Хуэй искал съестное снаружи, Цзылу и Цзыгун переговаривались: «Наш учитель был изгнан из царства Лу, он заметал следы при бегстве из Вэй, на него свалили дерево в царстве Сун, а теперь он терпит бедствие в Чэнь и Цай, где тому, кто его убьет, ничего не будет, и тому, кто его оскорбит, никто не помешает. А господин наш играет и поет, барабанит и танцует без перерыва. Неужели же у благородного мужа настолько может отсутствовать чувство приличия?»

Не зная, что предпринять, слышавший это Янь Хуэй вошел в дом и сообщил обо всем учителю. Конфуций нехотя отложил лютню и со вздохом произнес: «Ю и Ци — мелкие людишки. Позови их, я поговорю с ними!» Цзыгун и Цзылу вошли, и Цзыгун сказал: «Ваши дела, можно сказать, поистине плохи!» Конфуций отвечал: «Что за разговоры! Благородный муж называет достижением познание дао! Он называет неудачей, когда ему не удается постичь дао. Ныне же я, Цю, постиг дао любви к добру и долгу, чтобы с ними противостоять бедствиям погруженного в смуту мира. Так что все то, что с нами происходит, никак нельзя назвать несчастьем, раз, обращаясь внутрь себя и не находя там погрешностей в дао, я стою перед лицом внешней опасности, ничуть не утрачивая добродетель, как даже при великих холодах, под снегом и инеем, стоят во всей красе вечнозеленые сосна и кипарис! Хуань-гун прошел через позор Цзюй, Вэнь-гун — через Цао, юэский царь — через гору Гуйцзи. Может быть, эти неприятности между Чэнь и Цай большое счастье для меня, Цю?» Затем он с подъемом взялся за цинь и заиграл. Тогда Цзылу схватил щит и начал танцевать. Цзыгун же воскликнул: «Поистине я не знал, сколь высоки небеса, сколь глубоко внизу лежит земля». В древности те, кто обрел дао, были радостными и в довольстве, и в несчастье. Они радовались не довольству или несчастью самим по себе, поскольку для того, кто обрел дао, что достаток, что несчастье — все едино. Они сменяют друг друга той же мерой, что холод и жар, ветер и дождь. Поэтому Сюй Ю радовался на северном берегу реки Ин, а Гунбо достиг своей цели на горе Гуншоу!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Встречи / Юй хэ

Все встречи мудрого с властью происходят только тогда, когда настает для этого время. Если же встречи еще не случилось, следует ждать этого времени и только потом действовать. Так птица, живущая только с другой в паре, умрет в лесу, если окажется в одиночестве. Рыба, которая живет только в паре с другой рыбой, умрет даже в море, если окажется в одиночестве.

Конфуций путешествовал по всей Поднебесной среди морей и часто встречался с властителями того времени. От Ци до Вэй он посетил более восьмидесяти правителей. Называвших себя его учениками было три тысячи. Из них достигших понимания было семьдесят человек. Повелитель десяти тысяч колесниц, если бы заполучил на службу только одного такого человека, мог бы сделать его наставником. Так что нельзя сказать, что у него не было под рукой подходящих людей; и все же после стольких странствий он в конце концов достиг лишь должности сыкоу