Обернувшись, она застала момент, когда Бирксон разбил клюшкой витрину цветочного магазина. Стекло обрушилось с оглушающим грохотом.

– Господи, – произнес искренне шокированный Ганс. – Разве нельзя было без этого обойтись? Порча частной собственности…

– Да какая разница? – проревел в ответ Бирксон. – Черт побери, ведь ты очень скоро собираешься навалять всем по полной. Я просто запускаю процесс.

Он полез в витрину и достал охапку цветов, подав сигнал, чтобы ему помогли. Полиции это не понравилось, но вскоре и они уже грабили магазин и выкладывали огромный букет вокруг линии барьеров.

– Пожалуй, ты прав, – сказал Ганс, слегка захлебываясь. Вкус насилия возбудил его, разжигая аппетит к продолжению. – Но ты меня напугал. Я ощутил реальный азарт, какого не испытывал с тех пор, как был человеком.

– Тогда давай продолжим.

И Бирксон побежал вдоль улицы, разбивая все витрины подряд. Он хватал мелкие предметы с витрин и выбрасывал их. Некоторые разбивались, когда падали.

Через какое-то время он остановился. Лейштрассе преобразилась. Уже не вычищенная и кондиционированная улица лунного города, она стала такой же вдребезги разбитой, хаотичной и неуверенной, как и ее полная напряженности, эмоциональная атмосфера. Бах содрогнулась и проглотила поднявшуюся к горлу желчь. Это было предвестием грядущих событий, она в этом не сомневалась. Зрелище разгромленной Лейштрассе, прежде солидной и респектабельной, стало для нее тяжелым ударом.

– Торт, – заявил Бирксон. – Надо раздобыть праздничный торт! Минутку, я сейчас вернусь. – Он быстро подошел к Бах, взял ее под локоть, развернул и увлек ее в сторону. – Вам надо убрать отсюда полицейских, – сказал он непринужденно. – Они напряжены. И могут взорваться в любую минуту. Фактически, – и он одарил ее своей идиотской улыбкой, – они, наверное, сейчас опаснее бомбы.

– Вы имеете в виду, что бомба не настоящая?

– Нет. Она настоящая. Мне знаком этот психологический шаблон. После стольких проблем и усилий он не захочет оказаться неудачником. Личности других типов идут на такое ради внимания, и они с тем же успехом могут смошенничать. Но не Ганс. Однако я имел в виду, что раскусил его. И могу с ним справиться. Но не могу рассчитывать на ваших подчиненных. Отведите их и оставьте лишь двоих или троих, кому больше всего доверяете.

– Хорошо.

Она решила опять поверить ему, скорее из-за ощущения беспомощной тщетности любых предпринимаемых действий, чем чего-то иного. Он устроил неплохой отвлекающий маневр в случае с цветочным магазином и рентгеновским снимком.

– Возможно, мы его уже обезвредили, – продолжил он, когда они дошли до конца улицы и свернули за угол. – Нередко рентгена бывает достаточно. Излучение выжигает какие-то схемы и делает их ненадежными. Я надеялся убить его сразу, но он экранирован. Да, вероятно, он получил смертельную дозу, но умрет лишь через несколько дней. Нам от этого никакой пользы. И если его схемы вырублены, то единственный способ узнать это – ждать. Нам нужно поступить иначе. Вот что я попрошу вас сделать.

Он резко остановился и расслабился, прислонившись к стене и глядя на деревья и искусственное солнце площади. Бах слышала пение птиц. Прежде оно всегда приводило ее в хорошее настроение. Сейчас же она могла думать лишь об испепеленных трупах. Бирксон заговорил, загибая пальцы и отсчитывая пункты.

Она слушала его внимательно. Некоторые из них были странными, но не хуже того, что она уже видела. И у него действительно имелся план. В самом деле. Чувство облегчения оказалось настолько мощным, что грозило перерасти у нее в эйфорию, еще не оправданную обстоятельствами. Она кивала, выслушав очередное из его предложений, затем снова кивала стоящему рядом полицейскому, подтверждая слова Бирксона и превращая их в приказы. Молодой полицейский побежал их выполнять, а Бирксон направился обратно к бомбе. Бах схватила его за рукав.

– Почему вы не позволили Гансу ответить на мой вопрос о том, кто его оперировал? Это было частью вашего плана? – Вопрос прозвучал почти агрессивно.

– Да, было, в каком-то смысле. Я лишь ухватился за возможность создать у него чувство близости со мной. Этот вопрос вам бы ничего хорошего не принес. Уверен, что у него есть блокировка, не дающая бедняге про это рассказать. Она даже может быть настроена на взрыв, если он попытается ответить на этот вопрос. Ганс маньяк, но не надо недооценивать тех, кто помог ему стать таким, какой он сейчас. Они будут защищены.

– Кто они?

Бирксон пожал плечами. Это был такой небрежный и беззаботный жест, что Бах опять почувствовала раздражение.

– Понятия не имею. Я с политикой не связан, Энн. Я не отличу движение против абортов от лиги борьбы за свободу Мавритании. Они бомбы делают, а я разбираю. Вот и все. А ваша работа – выяснить, как такое произошло. Думаю, вам пора начать над этим работать.

– Мы уже начали, – признала она. – Я просто подумала, что… словом, раз вы с Земли, где подобное происходит постоянно, то вы можете знать… проклятье, Бирксон. Почему? Почему такое происходит?

Он смеялся, а Бах тем временем покраснела и стала медленно закипать. Любой из ее подчиненных, увидев такое выражение на ее лице, помчался бы в ближайшее противоатомное убежище. Но Бирксон продолжал смеяться. Его хоть что-нибудь заботит?

– Извините, – выдавил он. – Я уже слышал этот вопрос от других начальников полиции. Это хороший вопрос. – Он подождал, слегка улыбаясь. Когда Бах ничего не сказала, он продолжил: – Штука в том, что вы не видите правильной перспективы, Энн.

– Для вас я шеф Бах, черт побери.

– Хорошо, – легко согласился Бирксон. – Вы не понимаете того, что это ничем не отличается от брошенной в толпу гранаты или от бомбы, посланной по почте. Это форма коммуникации. Просто в наши дни, когда людей так много, нужно кричать громче, чтобы добиться хоть какого-то внимания.

– Но… кто? Они даже не обозначили себя. Вы сказали, что Ганс – инструмент этих людей. Он был встроен в бомбу, имея собственные мотивы для ее подрыва. Очевидно, он не располагал ресурсами, чтобы сделать такое сам, и это я вижу.

– О, они с вами еще свяжутся. Не думаю, что они ожидают, что у Ганса все пройдет успешно. Он лишь предупреждение. Если бы они были настроены действительно серьезно, то отыскали бы человека такого склада, который им нужен – того, кто политически предан и готов умереть за идею. Конечно, их не волнует, что бомба не сработает, а если таковое случится, они будут приятно удивлены. Потом они могут заявить о себе и некоторое время бить себя в грудь. Они же станут знаменитыми.

– Но где они достали уран? Уровень безопасности…

Бирксон впервые продемонстрировал намек на раздражение.

– Не говорите глупости. Путь, ведущий в сегодняшний день, был необратимо начат в 1945 году. И не было никакого способа этого избежать. Наличие инструмента подразумевает, что он когда-нибудь будет использован. Можете как угодно стараться, чтобы сохранить его в руках тех, кого вы считаете ответственными людьми, но это никогда не сработает. И это ничем не отличается, вот о чем я толкую. Эта бомба есть лишь еще одно оружие. Петарда, брошенная в муравейник. Она причинит конкретному муравейнику чертову кучу проблем, но не является угрозой для расы муравьев.