Не договорив, атаманша незнатей растянулась прямо на холодном бетоне и захрапела. Следом за ней улеглись и остальные. Только призрачная старуха, чем-то напомнившая Тамаре спутницу Мыри Мочану, подплыла к смуглому человечку в шапочке и пристроилась рядышком, позыркивая острыми глазками.

Измученная, Тамара закрыла глаза, тем более что созерцание уродливых существ не приносило никакого удовольствия. Некоторое время девушка слышала только густой храп незнатей. Потом между Двумя Вершками и старухой завязался тихий, сторожкий разговор.

— Куда ж нас занесло-то, старая?

— Куды-куды… Крепость это личенья. Для войны строилась. Смекаешь — это главная фатера, тута бонбы хранились да патроны.

— Это я знаю, — отозвался Два Вершка. — И не фатера, а каземат называется.

— Во-во, — шепеляво согласилась старуха. — А с гульбищ коридорчики подземные отходят, и ведут оне к подвальчикам с дырками.

— К дотам, огневым точкам, — усмехнулся Два Вершка. — Понял я, понял. Доты эти завалили, чтобы личеньи дети не лазили, а каземат в целости остался. Вот тут мы теперя и кукуем. Ты лучше вот чего скажи, старая, — чего чуешь, чего видишь? Говорят, вы, обдерихи, хорошо про то, что еще не случилось, ведаете.

Тамара услышала, как старуха забормотала что-то себе под нос, присвистывая и шлепая губами. Наконец она страшным шепотом произнесла:

— Беда будет. Ух, большая беда! Огонь будет, и земля дыбом встанет. Все, все в огне! Ух, ух, какая беда!

— Да ты толком, толком объясни — что за беда, с кем? — нетерпеливо вскрикнул Два Вершка.

— Ишь ты, прыткий какой, — неожиданно спокойно, сварливым голосом прошамкала старуха. — Я ж тебе не птица гамаюн и не златейское блюдо. Что сказано, то сказано. А другого я сказать и не умею…

Армейская служба — не сахар и не мед. И главное тут вовсе не пресловутые «тяготы и лишения», прописанные в уставе, и даже не ночной кошмар любящих матерей — дедовщина. Самое ужасное в армии — осознание того, что, пока твои более удачливые, хитрые или попросту богатые ровесники весело и интересно проводят время с ровесницами, ты гробишь лучшие годы, торча в нелепой форме на каком-нибудь посту под аляповатым плакатом «Слава Российской армии!».

Так или примерно так размышлял ефрейтор Никодимов, дежурящий в стеклянной будке, расположенной на выезде с территории архивного комплекса Министерства обороны. В наряд он заступил утром, сейчас же время приближалось к обеду, и за все это время через КПП не проехало ни одной машины.

Архивный комплекс располагался в стороне от Калужского шоссе, посреди поросшей купами ив равнины, с севера и запада окаймленной лесом и речкой Камаринкой. В нескольких километрах к югу, между холмов, лежал сонный городок Зареченск, а на востоке заснеженные поля уходили к далекому темному горизонту.

Серый бетонный забор комплекса огораживал приличный кусок земли, «главное здание» и три двухэтажных архивных блока, соединенных между собой крытыми переходами. Оранжевая вышка спецсвязи, кривая могучая сосна перед крыльцом «главного здания» и крашенная в зеленый цвет гаубица ЗИС-3М у ворот — вот и все достопримечательности в/ч 82736, как именовался архивный комплекс в официальных документах.

После неожиданной и трагической гибели генерала Гонсовского, третий год временно исполнявшего обязанности начальника архива, «папы Ганса», как за глаза называли его солдаты, в части царила гнетущая атмосфера. Офицеры и гражданский персонал с тревогой ожидали назначения нового начальника, солдаты взводов обеспечения и охраны также готовились к переменам в своей «нелегкой» армейской судьбе.

Дело в том, что положа руку на сердце служба в в/ч 82736 была настоящей синекурой. Здесь по большей части хранились документы, относящиеся к деятельности службы тыла армии Российской империи девятнадцатого столетия, а также Красной армии за период с конца двадцатых и до шестидесятых годов прошлого века. Интересовали они лишь профессиональных историков, так что жаждущие припасть к источнику уникальной информации появлялись на КПП не чаще одного раза в неделю. Кроме того, в «главном здании» постоянно работал научный коллектив, готовящий многотомное фундаментальное издание «Интендантское обеспечение Русской армии».

Существовал еще загадочный «спецблок 500», названный, по слухам, за марку бетона, из которого был возведен. Никто не знал, что там хранится, никто на памяти ефрейтора Никодимова, а также знакомых солдат и офицеров туда не входил. Расположенный под землей, спецблок имел единственный вход через одноэтажное беленое строение, «предбанник», где находился круглосуточный пост. Солдаты взвода охраны, несущие там бессменное дежурство, рассказывали, что в лунные ночи за опечатанными стальными дверями слышны стоны и завывания, но, поскольку все эти истории обычно шли в комплекте с легендами о «черном дембеле» и проститутке-вампире, слушатели только посмеивались. Тем не менее «спецблок 500» был единственным «проблемным местом» архива. Его поминали на каждом собрании офицеров, о нем говорили бойцам отцы-командиры, требуя усиления бдительности, его мрачная тень висла над частью, словно дамоклов меч, и каждый солдат знал, армейским обостренным нюхом чуял — когда-нибудь нить, что удерживает этот меч, оборвется. И каждый же втайне был уверен, что случится это не во время его службы.

Когда включился ревун тревоги, Никодимов дремал и видел в сонной обморочи родную Тулу, пятиэтажку, откуда его провожали в армию, друзей и подруг, а среди них — ту единственную, что не дождалась, вышла замуж за соседа-программиста и уехала с ним в Москву.

Пронзительные звуки ревуна вырвали капэпэшника из нежных объятий Морфея. Уронив шапку, он вскочил, ошарашенно озираясь. Мигала красная лампочка над столом, от «главного здания» к корпусам уже бежали, на ходу застегивая каски, «курки» из взвода охраны. В ефрейторе пробудились вбитые за полтора года службы рефлексы — он схватил телефонную трубку и набрал дежурного по части. Тот недовольным голосом приказал:

— Ворота на замок, никого не впускать, никого не выпускать. Часть на военном положении. Сейчас к тебе прибудут Коростылев и двое бойцов. Оставишь за себя — и бегом в роту за оружием. Коростылева потом отправишь ко мне, бойцы останутся под твоим началом. И смотри, Никодимов! В оба смотри! От твоего поведения на посту зависит, в какой партии ты поедешь на дембель, понял?

— Так точно! — рявкнул в трубку ефрейтор, а в дверях КПП уже грохотали сапогами сержант Коростылев и испуганные «духи», неловко сжимающие в цыпкастых руках автоматы.

— Вы, русские, очень правильно говорите: хуже нет ждать и догонять. — Убель усмехнулся, подошел к окну гостиной, из которого открывался прекрасный вид на окрестности поселка «Кошкин дом». — В жизни бывают моменты, когда от тебя ничего не зависит. Нужно просто ждать. Ждать, собрав в кулак всю волю, и быть готовым. Сейчас именно такой момент. Герр Канаев, я вижу, вы нервничаете?

— С чего вы взяли? — несколько резковато ответил Леонид Дмитриевич.