Тогда Ропотов усилил давление. Раздался щелчок, шуруп выскочил еще немного, и дверца открылась. «Вот оно что! Потайная дверца с потайным замком…», — только и успел подумать Ропотов, прежде чем замереть как окаменевший.

В кладовке был свет. Обычная лампочка накаливания смотрела на него своим постоянным не дрожащим свечением.

Свет лампочки произвёл на Ропотова впечатление чуда. Он огляделся. В кладовке были два телевизора, микроволновка и большой блестящий, судя по всему, старинный самовар. Очевидно, сюда Кирсанов убирал на зиму наиболее ценные вещи, чтобы их не смогли найти воры, и чтобы не возить их каждый год туда-сюда. Отлично придумано! Молодец Кирсанов: сразу и не догадаешься. Но откуда здесь свет?

Ропотов просунул в проём голову. К лампочке тянулся провод. Ропотов пробежался по нему глазами сначала вверх по нижнему стропилу, а затем вниз — по внутренней стороне боковой стены, пока его взгляд не упёрся в выключатель. Ропотов немедля потянулся рукой к клавише выключателя. Щёлк! И свет погас. Щёлк! И зажёгся. Ропотов пощёлкал клавишей ещё несколько раз. Свет каждый раз то гас, то загорался вновь.

«Не может быть! Эврика!» — осенило его.

Ропотов побежал к двери в комнату и ткнул пальцем в клавишу уже другого выключателя.

Щёлк! И в тот же миг комната озарилась ярким электрическим светом.

«Лёш, ты что? Выключи свет! Ещё же ночь совсем», — недовольным голосом пробурчала сонная Лена. Она машинально стала прятать лицо под одеяло.

— Ленка! Свет дали! — прокричал Ропотов.

— Лена открыла глаза, и через секунду уже сидела на кровати, не веря происходящему.

— Свет… — по её щекам потекли слёзы, слёзы счастья.

Глава XLV

Вскоре на даче Кирсановых уже не спал никто. Радость от светящихся лампочек была неподдельная, поистине выстраданная. У всех было по-настоящему приподнятое настроение, дети смеялись, бабушка Лариса всё время причитала, вытирала слёзы. По этому случаю впервые по-дружески заговорили между собой Лена и Ольга, и они также впервые стали называть друг друга по имени. Даже Наташа, судя по всему, стала приходить в себя. В разговоре она уже осознанно говорила о смерти своей матери как о случившемся событии, переживала за исчезнувшего отца. Старшие женщины, как могли, утешали её.

Ропотов объявил, что сегодняшнее своё открытие он посвящает всей женской части их временного пристанища и предлагает принять его как подарок.

Все засмеялись, Лена и Ольга от души улыбались. Лариса Вячеславовна сказала в ответ, что это самый лучший в её жизни подарок на Восьмое марта. В общем, предложение Алексея было принято на ура. Потом все решили, что нужно немедля собирать праздничный стол.

— Начнём праздновать прямо с завтрака! — восторженно произнесла Ольга.

— И продолжим во время обеда! — вторила ей Наташа.

— Тогда уж и за ужином тоже отпразднуем, — засмеялась Лена.

— Девушки дорогие! У нас же есть телевизор, — вспомнил Ропотов.

— Ура! — в один голос закричали дети.

Вскоре Ропотов принёс из кладовки телевизор, наладил все провода и подключил антенну.

Наконец телевизор заработал. Все жадно прильнули к экрану. Лена и Ольга продолжали при этом собирать на стол.

На первом канале шла трансляция митинга из Москвы, с Манежной площади. Несмотря на холод ранней весны, отчаянное положение москвичей и неработающий транспорт, на площади в это время было очень много людей. Толпа живо реагировала на слова выступавших на трибуне. Сама трибуна находилась высоко: на балконе гостиницы «Москва». Огромные динамики, стоявшие внизу возле входа в гостиницу, были обращены в сторону Манежа. Людей, которые стояли на балконе, — их периодически показывали крупным планом, — никто в доме, включая Ропотова, не знал. И это было весьма удивительно.

Все стали жадно прислушиваться к словам выступающих.

Оратор у микрофона говорил:

«Эти дни навсегда войдут в историю нашей страны. Преступный режим узурпатора низвергнут, сам он бежал, а его приспешники арестованы. Народ взял власть в свои руки. Народ и армия едины!»

Толпа заревела от восторга.

Следующий оратор продолжал:

«Армия поддержала повстанцев. Мы все — дети одного народа, и никому из нас не безразлична судьба страны. Мы готовы умереть за свободу. Да здравствует революция! Да здравствует свободная Россия!»

Он уступил своё место, и к микрофону вышел следующий оратор. Тот сразу стал скандировать:

«Пока мы едины, мы непобедимы! Пока мы едины, мы непобедимы!!!»

Толпа уверенно подхватила лозунг.

Выступающий, упоенный чувством владения толпой, продолжал:

«Все преступные антинародные законы будут отменены!»

Толпа одобрительно заревела.

«Мы исправим ошибки наших отцов, остановившихся в девяносто первом. Ненавистная всеми Бастилия — дом кровавой гэбни на Лубянке — будет уничтожен. Камня на камне от него не оставим!»

Толпа снова заревела, улюлюкая.

«Все, кто прислуживал преступному режиму, будет люстрирован!

Одобрительный гул тысяч восторженных голосов сменился скандированием, который тут же подхватил оратор: «Люстрация! Люстрация! Люстрация!» Оратор не унимался:

«Все жулики и воры должны вернуть награбленное! Россия, наконец, присоединится к Международной конвенции против коррупции, и кто не докажет законность происхождения своих богатств, вернет их государству! Мы потребуем возвращения всех украденных и вывезенных из страны денег! На эти деньги мы отстроим новую свободную Россию!»

Толпа стала скандировать:

«Россия снова станет свободной! Россия снова станет свободной!»

К микрофону подошёл новый оратор, а предыдущий отстранился.

«Россияне! Я — простой учитель из Пензы. Моя фамилия — Архипов. Ещё полгода назад я даже не помышлял, что буду творить историю! А вчера я вместе со своими товарищами — героическими «повстанцами» участвовал в захвате Кремля. Мы захватили Кремль — и мы победили!»

Толпа ревела в неистовстве, не желая успокаиваться.

Архипов, делая знак рукой «успокоиться», продолжал:

«Граждане свободной России! Россияне! Мы все с вами сегодня вершим историю. И мы больше никому не позволим отнять у нас нашу победу, отнять власть у народа! Наше дело правое! Мы победили! Да здравствует революция! Да здравствует диктатура Закона и справедливости! Ура!»

Последние его слова утонули во всеобщем гуле и в овациях его радующихся на трибуне товарищей. Это был их общий триумф, по всему было видно, что они до беспамятства пьяны им. Такие минуты никогда больше не повторятся в их жизни и будут вспоминаться ими потом до самого смертного одра: они это хорошо понимали. Понимали и вкушали эти минуты славы без остатка.

–

Во дела в Москве творятся! — покачал головой Ропотов и включил на пульте вторую кнопку.

На другом канале шла трансляция какой-то пресс-конференции в большом ярко освещённом зале, полном журналистов.

За длинным столом, через широкий проход от основного зала сидело несколько человек, двоих из которых только что показывали на балконе