Пользуясь случаем, прошу вас обратить внимание членов Совета Безопасности и прежде всего Министра обороны на необходимость скорейшего выяснения данного вопроса.

Начальник управления «В»

Центра спецопераций ФСБ РФ

генерал-майор Углов.

Сверчку очень хотелось заговорить со мной. Но, видя мое состояние, Сверчок и Ворон тактично молчали, за что я был им благодарен. Так мы и ехали, думая каждый о своем, а вернее, об одном и том же.

До нашей встречи парни ровным счетом ничего не знали ни об обнаруженном мною миномете, ни о предшествовавшей этому схватке с охранявшими миномет террористами, ни о последнем звонке Рубеи в дежурную часть МЧС. Я не стал сообщать им об этом по рации, когда сумел наконец связаться с ними, и рассказал обо всем, только приехав на поляну, где они обнаружили автокран. Сверчок выглядел очень гордым, ведь это он отыскал в лесополосе автокран. Но в том состоянии, в каком я находился после нового ультиматума Рубеи, я даже не подобрал нужных слов, чтобы похвалить его. Буркнул что-то невразумительное. Мне было чертовски жаль задушенного парня, на свою беду попавшегося вместе с автокраном террористам. Но я сказал себе, что, если мы не уничтожим банду Рубеи, погибнут еще сотни, а то и тысячи людей, поэтому нужно работать споро и не давать волю эмоциям. Я приказал парням доложить, что они обнаружили при осмотре машины, затем осмотрел вместе с ними на поляне следы колес – вполне качественные, эксперты потом смогут с легкостью сравнить их с отпечатками на лугу, где террористы прятали миномет, – и уже после этого связался по рации с генералом Угловым. Углов обещал направить к нам оперативно-следственную бригаду, а нам приказал, сразу после ее прибытия, возвращаться обратно на станцию. Бригада прибыла уже через пятнадцать минут, чего я, честно говоря, никак не ожидал. Поначалу я даже растерялся, когда увидел, как по лесной дороге пробираются два милицейских автомобиля. Углов ничего не сказал мне о том, что следователи будут милицейскими, и я терялся в догадках, не зная, как мне поступить. Все разъяснилось, когда из первой машины вместе с ментами выбрались два мужика в гражданке и один из них предъявил мне удостоверение старшего следователя калужского УФСБ. От него-то мы и узнали, что опера и следаки из местной конторы вместе с ментами участвуют в контрольно-проверочных мероприятиях, осуществляемых чуть ли не по всей области. Я собрался доложить конторскому следаку о наших находках, но тот предпочел послушать Сверчка, обнаружившего автокран. Сверчок изложил все следователю толково и быстро. Следак, правда, собирался еще что-то спросить, но я популярно объяснил ему, что позже мы с ним обязательно встретимся и даже вместе выпьем, но сейчас нам надо спешить. Нас действительно ждал генерал.

Я гнал вовсю, не щадя движок и машину, да простит меня хозяин «Нивы». Так что где-то через десять минут мы уже подъезжали к атомной станции. На въезде вместе со штатными охранниками дежурили двое наших бойцов. Узнав меня, они сразу открыли ворота и подняли шлагбаум, так что мы проскочили КПП без долгой и утомительной идентификации.

«Ниву» я поставил на автостоянку, откуда мы ее и забирали, и, прихватив с собой Сверчка и Ворона на тот случай, если у Углова появятся к ним вопросы, бросился разыскивать генерала. Оказывается, за то время, что мы отсутствовали на атомной станции, Углов полностью оккупировал кабинет главного инженера, переселив хозяина к кому-то из его заместителей. Дверь из приемной в кабинет оказалась открыта. И я увидел у генерала двух наших командиров оперативно-боевых групп. Углов как раз ставил им задачу. Чтобы не мешать ему, мы с парнями остановились в приемной. Но Углов уже увидел нас и, поспешно отправив обоих офицеров, скомандовал мне:

– Овчинников, зайди.

Я вошел и, не зная, закрыть ли за собой входную дверь, замялся на пороге. Но генерал нетерпеливо махнул мне рукой, я прошел в глубь кабинета, и дверь так и осталась открытой.

– Садись, – Углов указал мне на стул за приставным столом. Но, так как он сам был на ногах, я тоже остался стоять.

Половину стола занимала добротная крупномасштабная карта Калужской области – наши привезли. Здесь же лежали цветные карандаши и гелиевые авторучки. Углов взял со стола одну из них и, взглянув на меня, быстро спросил:

– Так, где вы обнаружили автокран?

Я склонился над картой и, сориентировавшись по ней, указал генералу примерное место. Углов сейчас же нарисовал там условное обозначение грузового автомобиля. Приглядевшись, я обнаружил на карте и другие отметки. На лугу, за подходящей к АЭС лесополосой, было нанесено обозначение одиночного орудия. Еще один грузовой автомобиль, только перечеркнутый, был изображен возле строящегося поселка, примерно в пяти километрах от Малоярославца, и наконец антенна – у развилки шоссе.

– К сожалению, мы до сих пор не знаем, каким количеством реактивных мин и минометов располагают террористы, – начал Углов, пока я разглядывал карту. – Поэтому единственно возможный способ обезопасить реактор я вижу в том, чтобы взять корректировщика террористов, наводящего снаряды на цель. Твое мнение, где он может находиться?

Я озадаченно потер лоб. Если бы корректировщика легко было вычислить, мы бы уже давно взяли его.

– Думаю, где-то на предельной дальности от АЭС, обеспечивающей надежную подсветку крыши энергоблока лазерным лучом. Без конкретной привязки к местности определить точнее не берусь, – выдал я умными словами очевидное.

Понятно, что корректировщик постарается расположиться как можно дальше от реактора, чтобы максимально защитить себя в момент его взрыва. Но Углов с откровенным сомнением посмотрел на меня и неожиданно спросил:

– А ты задумывался, почему террористы установили дальнобойный миномет всего в трех километрах от АЭС?

А ведь действительно! Только почему-то эта мысль не приходила мне в голову. Выручив меня, Углов сам ответил на свой вопрос:

– Конечно, близкое расположение орудия от цели обеспечивает практически отвесное пикирование снаряда на конечном участке траектории. В результате чего детонационная волна распространяется вертикально вниз, приводя к максимальным разрушениям. Но главная причина выбора террористами данной огневой позиции, – Углов постучал авторучкой по нанесенному на карту условному обозначению орудия, – думаю, кроется не в этом.

Заинтригованный словами командира, я поднял на него вопросительный взгляд. Но вместо ответа Углов сам обратился ко мне с вопросом:

– Ты утверждаешь, что ни до, ни во время схватки с тобой охранявшие миномет террористы ни с кем на связь не выходили?

– Конечно, Владимир Сергеевич, – я даже удивился подобному вопросу. – Я бы это непременно заметил.

– Тогда как Рубеи узнал, что его боевики убиты, а миномет захвачен?! – тут же спросил генерал, и на этот вопрос я не нашелся что ответить. Углов снова выручил меня. – Ему об этом кто-то сообщил. Полагаю, Рубеи не выставлял специального наблюдателя, чтобы тот следил за охраняющими миномет боевиками. Вывод: наблюдать твою схватку с минометным расчетом и затем сообщить об этом Рубеи мог только корректировщик! Поэтому и огневая позиция выбиралась с учетом наблюдательной позиции корректировщика. Его, Антон, необходимо найти. И сделать это нужно как можно скорее. Я уже направил на поиски корректировщика три наши группы, но, думаю, у тебя больше шансов. Ты был на местности: видел огневую позицию, осматривал подходы к ней и сможешь быстрее разобраться, где засел корректировщик. Знаю, вы работали всю ночь. Но даже минуты на отдых дать не могу. Потом будем отдыхать, когда возьмем террористов. А сейчас надо работать.