— Сколько звезд ты знаешь? — спросила она.

Кой пожал плечами. Тридцать — сорок, сказал он, те, что нужны для дела. Вот это — главная звезда, Полярная. Левее — Большая Медведица, похожа на закрученную комету, а чуть выше — Цефей. Созвездие в виде буквы W — это Кассиопея.

— А как ты их находишь, среди такого-то множества?

— В разное время года в определенный час одни созвездия виднее, чем другие… Если взять за исходную точку Полярную звезду и проводить от нее воображаемые линии и треугольники, можно определить основные созвездия.

Танжер с интересом смотрела в небо. Красноватый свет из люка едва освещал ее лицо. В глазах у нее отражались звезды, и Кой вспомнил песенку времен своей юности:

Я учил любовь мою

Песенке про звезды.

Он улыбнулся в темноте. Кто бы мог сказать, двадцать-то с лишним лет назад!

— Если построишь треугольник, взяв две нижние звезды Большой Медведицы и Полярную звезду, одна из его вершин — видишь? — будет указывать на Капеллу, альфу Возничего. Вон там, над горизонтом…

Сейчас она едва видна, но потом поднимется выше, поскольку звезды вращаются с востока на запад вокруг Полярной звезды.

— А что это за горка из звезд? Словно виноградная гроздь…

— Это Плеяды. Когда они поднимутся выше, будут гораздо ярче.

Она тихо-тихо повторила: «Плеяды», и долго не отводила глаз от этого созвездия. От звездных точечек в зрачках она становилась на удивление юной.

Фотография в рамочке, помятый серебряный кубок возникли в его памяти под аккомпанемент старой песенки:

Имя звездочек назвать

Милая просила.

— А вот эта, яркая, — Андромеда, — показал он ей. — Она рядом с квадратом, который образует созвездие Пегас. Древние астрономы видели в нем крылатую лошадь, изображенную сзади… А вот здесь, смотри внимательнее, чуть правее, Туманность Андромеды… Видишь?

— Да… Вижу.

В ее голосе слышалось возбуждение — она открывала нечто новое для себя. Что-то бесполезное, неожиданное и прекрасное.

Нет, той ночи не забыть,

Когда моя милая

Сотни, тысячи имен звездам подарила.

Кой напевал очень тихо, почти про себя. Парусник, покачивающийся на волнах, сгущающаяся темнота ночи, близость Танжер погружали Коя в состояние, весьма похожее на счастье. Человек выходит в море, думал он, чтобы пережить подобные моменты.

Он протянул ей бинокль, и Танжер рассматривала небо, Плеяды, Туманность Андромеды, отыскивая светящиеся точки, которые он ей показывал.

— Ориона пока еще не видно. Это мое любимое созвездие… Орион — это охотник, у него есть щит, пояс, ножны меча. На одном плече у него Бетельгейзе, на другом — Беллатрикс, а нога называется Ригель.

— А почему оно твое любимое?

— Самое красивое, наверное. Красивее, чем Млечный Путь. И однажды оно спасло мне жизнь.

— Вот как. Расскажи.

— Да тут почти нечего рассказывать. Мне было лет тринадцать — четырнадцать, я отправился в море ловить рыбу на лодчонке с парусом. Поднялся шторм, и ночь меня застала в море. Компаса у меня не было, я не мог определить направление… Вдруг я увидел просвет в тучах и узнал созвездие Орион.

Я взял курс и добрался до порта.

Танжер немного помолчала. Наверное, представляет себе меня в тринадцать лет. Ребенок, затерявшийся в волнах, высматривающий в небе знакомые звезды.

— Охотник Орион, Пегас… — Она обежала взглядом небо. — Ты и правда видишь все эти фигуры?

— Конечно. Это очень легко, когда смотришь на звезды много лет подряд… Да все равно, скоро они напрасно будут сиять над морем — не они уже указывают людям путь в море.

— Это плохо?

— Не знаю, плохо или нет. Просто грустно.

Очень далеко, впереди по курсу, со штирборта виднелся огонь, который то появлялся, то исчезал в тени паруса. Кой внимательно на него посмотрел.

Скорее всего, это было рыбацкое судно или теплоход, он шел совсем близко к берегу. Танжер разглядывала звездное небо, а он немного подумал об огнях — белых, красных, зеленых, синих, да и вообще любого цвета. Человек, далекий от моря, даже вообразить себе не может, что они значат для моряка. Это предельно выразительный язык, которым говорят о смертельной опасности, о вероятной угрозе, о надежде. В этом языке — поиски и обретения тяжкими ночами, среди высоких штормовых волн, в мертвом дрейфе, когда бинокль просто прирастает к лицу, а глаза напрягаются в надежде обнаружить маяк или бакен среди тысяч ненавистных, дурацких, никчемных огней берега. Существуют огни-друзья, огни-убийцы и даже огни, которые вызывают угрызения совести. У Коя был такой случай, он служил вторым помощником на танкере «Палестина», и они делали рейс из Сингапура в Персидский залив. Как-то ночью, в три часа, ему показалось, что он видел — очень далеко — две красные ракеты. Твердой уверенности в том, что он заметил просьбу о помощи, у него не было, и он разбудил капитана. Капитан, полуодетый, сонный, поднялся на мостик, осмотрелся.

Больше ракет не было, и капитан, бездушный служака родом из Гипускоа, счел неразумным менять курс, и так, сказал он, они уже потеряли много времени с того момента, когда миновали маяк Рафлс и Малаккский пролив. В ту ночь Кой провел свою вахту, не отрываясь от канала 16: вдруг услышит, как кто-то взывает о помощи? Ничего он не услышал, но тем не менее так никогда и не смог забыть две красные ракеты — а вдруг это была последняя надежда какого-нибудь моряка в отчаянном положении?..

— Расскажи, — попросила Танжер, — что происходило той ночью на борту «Деи Глории».

— Я думал, ты и так знаешь.

— Есть вещи, которых я знать не могу.

Голос ее звучал совсем иначе, чем раньше. Кой с удивлением отметил, что это был голос близкого человека, почти нежный. И от этого он заерзал на банке и даже не знал, что отвечать. Она терпеливо ждала.

— В общем, — сказал он наконец, — если ветер был такой же, как сейчас, и они шли фордевинд, то логично предположить, что капитан…

— Капитан Элескано, — уточнила она.

— Да… Капитан Элескано приказал поднять все паруса на фок-мачте и стаксели — если они у них были. Наверняка он велел не поднимать паруса на грот-мачте, чтобы бизань не мешала управлению рулем и не закрывала паруса фок-мачты; или, может быть, он убрал бизань и поставил марсель. Возможно, добавил еще парусов, хотя вряд ли он рискнул бы сделать это ночью. Можно быть уверенным только в одном — он сделал все для того, чтобы максимально увеличить скорость, не рискуя сломать поврежденные мачты.

Попутный ветер немного посвежел, волнение на море усилилось. Кой посмотрел на анемометр, а потом на огромную тень паруса. Покрутил рукоятку лебедки на штирборте, подтянул немного шкот, и «Карпанта» накренилась немного, но выиграла полузла.