Одна из старушек, получив последний окорочок из принесенного ящика, спросила:

— Но вот вчерась, я слыхала, на Северном рынке целых курей давали?

— То было вчера, — ответил один из рабочих, — а то сегодня. Иди мать, не задерживай.

Старушка спрятала пакет в сумку, потом посеменила в конец очереди, чтобы занять ее снова.

Видимо, ей не давало покоя то, что ее вдвое обделили по сравнению с жителями Северного рынка. Однако по очереди пробежался вздох разочарования, за которым тут же послышались негодующие выкрики. Дело в том, что рабочие вместо ящиков с окорочками вынесли ящики, где лежали обещанные носовые платки.

— Нам еще курей не хватило! — кричали люди, стоявшие в очереди первыми.

— На хрена они вообще нам сдались! — кричали те, кто получил окорочка и занял очередь повторно. — Сморкайтесь в них сами!

В конце концов толпа пришла к единому мнению, что это безобразие. Из очереди послышались советы, чтобы молодой человек и его помощники использовали эти тряпки в качестве туалетной бумаги. Однако очередь никто не покинул и раздача «ценных подарков» продолжилась.

Наконец закончились и платки. Расходились все с разным настроением. Старушки, получившие и окорочок, и платок, уходили удовлетворенные, уверенные в том, что сегодня им будет чего поесть и чем утереть слезы, если завтра грянет очередное повышение цен. Бомжи побежали продавать платочки на ближайший угол, чтобы на вырученные деньги купить чекушку водки. Те, которые пришли последними и ничего не получили, а таких было немало, уходили крайне недовольными и возмущенными тем, что «народ дурят».

Большинство будущих выборщиков покидали рынок, укоренившись лишь в одном убеждении — с паршивой овцы хоть шерсти клок.

— Ну, пожалуй, хватит, — сказал оператор, складывая камеру в сумку. — Репортаж должен получиться неплохой.

— Все, уходим, — скомандовал Дегтярев, открывая дверь в ванную комнату, где двое охранников сторожили Мерзлякова.

Те молча поднялись и вышли из комнаты. Дегтярев бросил взгляд на мокрого Мерзлякова и извинился:

— Братан, ты извини, если что не так. Уж больно ты горячий был, вот тебя и остудили.

За Дегтяревым уже закрылась дверь, а Мерзляков все еще сидел в ванной, поджав под себя коленки и удивленно хлопая глазами. Наконец он вылез из ванны и, оставляя за собой мокрый след, пошлепал в кабинет. Взявшись за телефонную трубку, быстро набрал номер и, едва на том конце провода ответили, закричал:

— Барыба, это я, Мерзляков. Тут такая херня произошла…

* * *

— Я вас всех поубиваю, — кричал на Мерзлякова и Барыбу побагровевший от злости Буковский.

Он отвернулся от них и снова уставился в экран телевизора, в котором ведущий теленовостей Семен Шатунов, держа в одной руке куриный окорочок, а в другой носовой платок, передавал последние новости избирательной кампании.

— Итак, господа, избиратели, — с улыбкой произнес Семен, — демократия стоит дорого, но она того стоит. Вот передо мной два эквивалента, к которым приравнивается голос избирателей. Господа, — произнес Семен, широко улыбнувшись, — не продешевите. Хотя, впрочем, — Семен сделал ироничное и одновременно грустное лицо, — впрочем, берите все, господа. Ни от чего не отказывайтесь, что дают. Если потом политики обманут и не выполнят того, что они обещают перед выборами, так пусть останется хоть что-нибудь, что скрасит вашу обиду от зря отданного голоса. Пусть то будет носовой платок, семейные трусы или ощущение сытости от съеденной курицы. Наверно, прав герой нашего сегодняшнего репортажа — молодой, но очень щедрый агитатор из штаба господина Буковского: именно вы теперь господа и хозяева нашей сегодняшней жизни. — Шатунов сделал паузу и добавил: — С одной оговоркой: лишь на период, пока идут выборы.

Буковский выключил телевизор и, повернувшись к директору рынка Мерзлякову, произнес:

— Как ты, паскуда, мог допустить такое, чтобы из твоего кабинета, можно сказать, со всеми удобствами, мои конкуренты засняли на меня же самого компрометирующие материалы? Кругом было полно барыбинских людей, ты мог бы просто пикнуть, и они бы прекратили это.

— Дим, Дим, не горячись, я же тебе объяснял, я ничего сделать не мог. Их целая толпа ввалилась. Все ненормальные какие-то, контуженные по самое колено. Если бы я слово вякнул, они бы меня в кипятке сварили.

— Да лучше бы они тебя сварили, урод, потому что, если я вдруг узнаю, что ты мог предупредить, но не сделал этого, я тебя сам в духовке зажарю… А теперь пошел вон отсюда, болван.

Мерзляков спешно вышел из гостиничного номера, после чего Буковский обратился к Барыбину:

— Это точно были люди Потапова?

— Да точняк полный, — ответил Барыба. — Сам Дегтярий приезжал, его потом видели, когда они в машину садились.

— Лучше бы увидели, — заорал Буковский, — когда они только приехали.

Буковский сел в кресло и упавшим голосом заключил:

— Вот поймал так поймал, падла.

Однако, немного успокоившись, он спохватился:

— А что там по этой рыжей проститне?

— Ищем, — ответил Барыбин. — Боня с Самураем уже второй день на ее хате сидят. Ксива ее там осталась, думаем, что вернется за ней или хотя бы позвонит, чтобы подруги передали.

— Деньги привез? — спросил Буковский.

— Да, — ответил Барыбин.

Он взял кожаную барсетку и, раскрыв, вынул оттуда несколько пачек долларов, положив их на стол перед Буковским.

— Это половина суммы. Еще часть будет послезавтра.

— Почему так мало? — спросил Буковский, исподлобья глядя на Барыбу.

Тот, помявшись, произнес:

— Цех в Гавриловке три дня не работал, воды не было.

— А цеха в Зубовке, в Осиновке тоже без воды сидели? — злобно спросил Буковский.

— Нет, у тех все нормально, — ответил Барыбин, — просто оптовики деньги задержали.

— Не мне тебя учить, — проговорил Буковский, — как из торговцев деньги вышибать. Нажми на них по всей строгости, деньги должны идти без задержки.

— Лады, сделаем, все будет нормально, — заверил Барыба и, попрощавшись, отправился по своим делам.

Выйдя из гостиницы, он сел в машину и скомандовал шоферу:

— В Сосновку гони.

На самом деле торговцы не задерживали Барыбе деньги, а платили регулярно. Цеха по производству левой водки работали с большим напрягом, круглосуточно, и почти вся выручка от них уходила в фонд Буковского.

Поэтому Барыба в силу своей скупости старался притормозить, а по возможности уменьшить платежи в избирательный фонд.

«Еще неизвестно, когда все это вернется, и вернется ли вообще», — говорил он сам себе.

Но сейчас, под давлением Буковского, все же придется привезти крупную сумму. И от этого предстоящего, по мнению Барыбы, выкидывания денег на ветер настроение его было премерзким. В «Мерседесе», в котором ехал Барыба, зазвонил сотовый телефон. Барыба взял трубку, лежащую на кожаном сиденье, поднес ее к уху: