– Да, отец, я знаю.

– И я… я будто побывал в аду.

– Но теперь ты вернулся, – твердо отчеканил Чезаре. – И это единственно верное решение, ведь ты наместник Бога на земле и нужен нам. Весь Рим затаил дыханье в ожидании твоей реакции на эти события.

– Да, да, ты прав. Во мне нуждаются. Знаешь, когда в скорби своей я утратил связь с реальностью, даже святая Дева Мария, мать Господа нашего Иисуса, не замечала моих стенаний. Она, которая всегда поддерживала меня и в горе, и в радости! Ха! Но в конце концов она вернулась ко мне. Когда у меня не осталось сил, она сжалилась и протянула мне свою руку. Ах, что за счастье принять в себя ее благодать! А теперь, как ты и сказал, нам надо двигаться дальше. Что-то исправить. Наше поведение обидело Бога, Чезаре.

– Возможно и так, отец, – осторожно произнес Чезаре, подойдя ближе. – Но я думаю, не Бог воткнул кинжал в тело Хуана.

– Нет, нет. Однако нам надо испросить прощение у Бога.

– И он услышит нас и дарует всем нам мир.

– Да, всем нам. Ах, я так эгоистичен в своей утрате. Мое бедное дитя, ведь ты тоже страдаешь! – Он схватил сына за руку и крепко сжал ее. – Джоффре! Как он? А Лукреция? Ах, кто скажет ей? Она так сильно любила брата!

– С Джоффре все в порядке, а Лукреции обо всем сообщил наш гонец, Кальдерон. В такое время в монастыре о ней позаботятся лучше, чем здесь. – Чезаре помолчал, не отводя глаз от лица отца. – Кто бы ни сделал это, он хотел нанести удар и тебе, не только Хуану. Но у них ничего не выйдет. Ты слишком силен для них.

Александр устало кивнул, вперив взгляд в разноцветную плитку пола у себя под ногами. Лицо его потускнело, кожа обвисла, как будто сами кости усохли. Казалось, этот человек проваливается сам в себя.

– Отец?

– Да, да… я здесь, – пробормотал он и медленно выпрямил спину, затем поднял голову. – Скажи мне, Чезаре, кто это? Кого мы обидели больше, чем самого Бога?

– Все указывает на то, что убийство совершено из мести: продуманная западня, жестокость ран, то, как избавились от тела. Я бы подумал на Орсини.

– Смерть Хуана за смерть Вирджинио Орсини? Ах! Этот человек был размазней и предателем. Разве посмели бы они? Ты уверен?

– Пожалуй, Сфорца имели не меньше причин для убийства, но, думаю, у них кишка тонка. – Он помолчал. – Есть и другие.

– Так ты справляешься со своей скорбью, сын мой? Мыслями о мести? Помогли ли они тебе в борьбе с этим кошмаром?

Чезаре слегка пожал плечами.

– Прошло три дня. Ты выплакался за всех нас.

– Надеюсь, ты нашел время для молитвы. Даже самый могущественный человек нуждается в поддержке Божьей, а кардинал не может жить в лоне нашей святой церкви без молитвы. Это само по себе грех.

– Я тот, кто я есть, отец, – тихо сказал Чезаре. – И я никогда не хотел посвятить свою жизнь церкви.

Папа закряхтел, давая понять, что не это хотел сейчас услышать.

– Так что там? Кто эти другие?

– Вероятно, сейчас не время…

– Уф! Для этого никогда не время. Что бы мы ни делали, это не вернет его нам. Я дал клятву Господу, что буду наказывать, а не мстить, – он запнулся, – однако…

Чезаре вынул из рукава бумагу и протянул ее отцу.

– Здесь перечислены люди, которые имеют мотив для убийства, вина их не доказана. Учти это перед тем, как читать.

Он взглянул на бумагу и побледнел.

– Не понимаю. Что это значит? Что за имена в конце?

– Это дело обрастает сплетнями быстрее, чем труп червями. Все во дворце были свидетелями многих событий, о которых теперь судачат. И не на последнем месте ревность Джоффре к своей жене.

– Джоффре? Джоффре! Ни на секунду не поверю.

– Как и я, отец. Но возмужав, он стал вспыльчив. Нам лучше подготовиться к подобным сплетням.

– А ты? Ты, Чезаре. Твое имя в списке. Боже всемогущий, почему ты сам вписал сюда свое имя?

– Потому что, не сделай этого я, сделали бы другие. Мы с Хуаном часто ссорились, отец. Ты сам видел. Всем известно о нашей вражде. В свое время я завидовал тому, какое место он занял в мире, – он помолчал, – и в твоем сердце.

Александр внимательно смотрел на него. Чезаре ждал. Если он и рисковал, то это был необходимый риск.

– Ты так дорог мне! Ты ведь знаешь об этом! – наконец сказал папа.

– Да, знаю. Поэтому нам необходимо поговорить об этом сейчас. Между нами не должно остаться недомолвок, отец. Так что спроси меня. Спроси, и я скажу тебе правду.

– Ах, святой Иисусе, – он покачал головой. – Хорошо. Это ты убил своего брата?

– Нет. Нет, клянусь тебе жизнью матери. Хоть бывало, я почти желал этого.

В дверь тихонько постучали.

– Ваше святейшество. Время пришло, – сказал слуга мягким, неуверенным голосом. – Кардиналы вскоре соберутся на совет. Могу ли я войти и помочь вам одеться?

– Секундочку… подожди секунду.

Александр встал и снова обнял сына.

– Лучше, если тебя здесь не увидят, – сказал он, жестом направляя его к двери в стене. – Я поговорю с Джоффре и отошлю их с женой из Рима. Им проще будет найти взаимопонимание вдали от соблазнов двора. И я напишу Лукреции. Ах, боюсь, я наказан за то, что слишком сильно люблю своих детей.

– А что с разводом?

– С разводом? – Он тихо вздохнул, будто нехотя возвращаясь к семейным делам. – Мы поговорим об этом с вице-канцлером.

– Сначала тебе придется выманить его из укрытия. Он уверен, что мы считаем его виновным, и потому сбежал.

– Все к лучшему. Теперь он станет более отзывчивым к нашим просьбам.

– И Орсини.

– Ха! Орсини. Будь они прокляты! – Голос папы сорвался от переполнявшей его злости. Он потряс головой, чтобы собраться с мыслями. – Если мы сейчас отомстим за себя, это приведет к еще большим беспорядкам на улицах, что им на руку.

– Ты мудр даже в своей печали, отец. – Чезаре, который только и ждал, когда эта несвойственная отцу набожность исчезнет, улыбнулся. – Я отправлюсь в Неаполь и выжму из нового короля все возможные признания… касательно нашей потери.

– Да… нашей потери. – Александр помолчал, снова мыслями улетев куда-то далеко. – Ах, помню, как двухлетним герцог Гандийский прятался в испанских юбках своей матери. Какое будущее ждет теперь нашу семью?

– Не волнуйся, отец. Мы справимся. По одному врагу за раз. Ты сам всегда так говорил. – Чезаре взял его руку и поцеловал кольцо, затем быстро развернулся и исчез в темноте прохода.

– Ах, сын мой, – пробормотал Александр, глядя ему вслед. – Мой дорогой сын.

Сложно было понять, о котором из них он сейчас говорил.