Стража встала на караул у дверей комнаты Торри.

— Еду вам принесут по первому требованию, Ториан дель Ториан, — сказал офицер. — А пока желаю вам покойного отдыха.

Дверь закрылась. Раздался звук задвигаемого засова.

«Паратул» все еще валялся на кровати. Время линять. Будет нелегко, но по крайней мере у него есть шанс… Нет.

В скважине замка потайной двери поблескивал металл. Тори попытался вытащить заглушку «паратулом», но ничего не вышло.

Дрожа, юноша опустился на кровать.

Прошло немало времени, прежде чем Торри оторвал голову от рук.

Пошло все к чертовой матери. Он справится.

Он — Торри Торсен, а не дерьмо собачье, он сын Карин и Ториана Торсена, внук Тома и Евы Рельке, а также Ториана дель Орвальда и бабушки, которой он никогда не видел. Он — дитя Хардвуда, штат Северная Дакота, он вырос рядом с такими людьми, как Арни и Эфи Сельмо: и уж если Эфи держалась с изящным достоинством, не теряя чувства юмора, когда рак пожирал ее внутренности, а Арни среди ночи бросился на выручку соседям, неужели Торри не сможет встретить то, что его ждет?

Меч лежал на кровати. Дядя Осия сделал его сам.

И дело не только в мече. Отец и дядя Осия превратили в оружие самого Торри: такого оружия здесь и не видывали.

Что ж, покажем им.

Торри постучал кулаком по двери.

— Откройте, — повелительно произнес он. Засов со стуком отошел в сторону, дверь слегка приоткрылась.

— Да, Ториан дель Ториан-младший?

— Мне обещали дать возможность потренироваться. Отведите меня в фехтовальный зал. Страж кивнул:

— Как пожелаете.

Йен Сильверстейн, подтянувшись, выбрался на уступ и распластался на камне, как ящерка на солнце. Легкие горели огнем, пальцы почти онемели от боли.

Хватая воздух ртом, он слышал тяжелое дыхание Осии, но сил повернуть голову и посмотреть на старика уже не было.

Путешествие по гористой седловине от Ножа Тюра к задней стороне горы, в которой был высечен Фалиас, далось нелегко; подъем по круче оказался еще хуже.

Камень был обязан пойти сетью трещин: жара и холод, сменяя друг друга, проделали бы крохотные щели в породе, чтобы вода тоже могла сделать свое дело, а там жара и холод расширят расселины до такой степени, чтобы в них могли укорениться растения. Однако трещин было немного, а поросшие мхом и плющом впадины явно имели искусственное происхождение.

Но карабкавшийся впереди Осия загонял в трещины колышки, и Йен, цепляясь за костыли и выступы, лез наверх, повисая на альпинистском тросе, когда не находил опоры для пальцев рук и ног. Странное было восхождение, оно больше походило на подъем по альпинистской стенке позади трехэтажного кирпичного здания «Мидвест Спорте», нежели на подъем по настоящей скале.

Йен наконец принудил себя поднять голову. Осия лежал на горячем камне в паре футов от него. Некогда белая туника изгваздана, под мышками — темные пятна пота в белесом ореоле засохшей соли. На бессильно вытянутой руке, кровоточащей от сотни царапин, обломаны ногти…

В этот момент Осия ухитрился, просунув под себя длинную худую руку, приподняться в сидячее положение, оперся спиной о камень и, открыв рюкзак, достал флягу с водой. Прежде чем вынуть пробку, он помог сесть Йену. Вода была теплой, слегка припахивала кедрами и, кажется, мышами, но ничего лучше Йену в жизни пить не приходилось.

Седловина, соединявшая гору и Нож Тюра, осталась внизу к востоку; под ними простиралась долина, похожая на зелено-буро-золотой пиршественный стол, поставленный как раз так, что до него нельзя добраться. Йену чудилось, что он ощущает прохладное дуновение, и что ветер доносит ароматы цветов и согретых солнцем трав.

Высоко в небе описывали круги два ворона — просто две птицы, но Йен бы не удивился, если бы это оказались Хугин с Мунином.

Осия откинул голову на скалу. Он стал бледнее, чем раньше, лицо покрывала корка засохшей грязи.

Йен передал флягу, и Осия — его длинные тонкие пальцы подрагивали — поднес ее к губам и стал пить. Похоже, вода пошла ему на пользу: дыхание выровнялось, и глаза теперь смотрели осмысленно.

— Ты как? — хрипло прокаркал Осия.

У Йена не нашлось сил пожать плечами.

Полдюжины стежков, прививка от столбняка, два бифштекса потолще, яблочный пирог, три-четыре денька в постельном режиме, и я буду как новенький.

— Несколько дней в постели, и со мной все будет в порядке, — с трудом произнес Йен.

Он не спросил, сколько им еще осталось, — не хотел знать.

— У нас нет на это времени, — сказал Осия. — Я ускорил ход событий, когда зажег… свет. Мы хорошо идем, но нас уже ждут или по крайней мере к нашему приходу успеют подготовиться.

На мгновение Осия закрыл глаза и откинулся на скалу за спиной. Дыхание его замедлилось, как и биение жилки на шее. Когда он открыл глаза, его взгляд был взглядом отдохнувшего человека.

— Так, теперь займемся тобой, — произнес он. Его голос звучал еще более невнятно, чем обычно, но уже не так слабо.

— А почему бы не проделать тот же трюк со мной? Я ничего против магии не имею.

Осия покачал головой:

— Это другое. Просто фокус маленького будды.

— Ты хотел сказать — «буддиста»?

— Не важно. — Осия уже рылся в рюкзаке. — Собираешь боль и неприятные ощущения в одном месте, а затем выталкиваешь их из тела наружу. Если хочешь, можешь называть это самогипнозом, но так я непосредственно черпаю из резервов организма.

— Научишь меня?

Осия кивнул:

— Конечно. Лет за десять.

— А если я буду стараться? — ухмыльнулся Йен.

— Тогда за двадцать. Или за пятьдесят. А, вот оно! — Осия извлек небольшой кожаный мешочек, затянутый шнурком, открыл его и достал нечто, напоминающее…

Скажем прямо, какашку.

— Что это такое?

Осия принюхался.

— Надо полагать, яблочная колбаска. Подарок от Фрейи. Их тут десятка два. — Он поискал вокруг, достал нож и отрезал маленький кусок. — Попробуй.

Да, это вам не куриный бульон Йену не хотелось яблочной колбасы, ему хотелось отдохнуть и полечиться.

— Осия…

— Ешь.

На вид это было совершенно несъедобно, но когда Йен осторожно принюхался, он ощутил запах яблочного пирога, испеченного Фрейей и только что вынутого из духовки. Можно было подумать, что оболочка наполнена горячей начинкой, яблоками, запеченными с сахаром и корицей, с нежной, как желе, остывающей корочкой сверху.

Йен откусил кусок и едва не проглотил язык. От аромата и кисловатого вкуса яблок, от сладости и корицы его рот наполнился слюной, а терпкий привкус заставлял одновременно глотать побыстрее и желать, чтобы наслаждение длилось вечно.