дружины оказались менее стойкими. Сказались внутренние распри венгерской знати, недолюбливавшей суровые манеры правления короля Белы. Все это привело к полному разгрому в битве под Шайо.

Монголы окружили венгров в их укрепленном лагере и начали планомерно уничтожать, забрасывая копьями и стрелами. Венгры попались в ловушку. Кучно составленные телеги и переплетенные между собой шатры не позволяли войскам развернуться, ограничивали маневренность, люди и лошади путались в веревках, падали, становились лёгкой мишенью для метких кочевников. Вскоре битва переросла в форменную резню.

Обратившимся в бегство венграм позволили вырваться из лагеря. Их настигали потом, уставших и обессилевших.

«Татары же, видя, что войско венгров обратилось в бегство, как бы открыли им некий проход и позволили выйти, но не нападали на них, а следовали за ними с обеих сторон, не давая сворачивать ни туда, ни сюда. <…> И когда они увидели, что те уже измучены трудной дорогой, их руки не могут держать оружия, а их ослабевшие ноги не в состоянии бежать дальше, тогда они начали со всех сторон поражать их копьями, рубить мечами, не щадя никого, но зверски уничтожая всех. Как осенние листья, они падали направо и налево; по всему пути валялись тела несчастных, стремительным потоком лилась кровь; бедная родина, обагренная кровью своих сынов, алела от края и до края», – вспоминал Фома Сплитский[377].

О том, что путь от Шайо к Пешту был «устлан телами убитых», писал Рогерий. Погибла бóльшая часть армии и ее видные вожди, многие церковные лидеры: архиепископы эстергомский Матиас, колочский Уголин, епископ трансильванский Рейнольд, епископ Нитры Яков и другие.

Судьба обширной страны была решена в одной битве – идеальная для захватчиков ситуация. Никаких других возможностей противодействовать у Венгрии не было. Батый мог считать себя обладателем этой земли. В сочинении Шимона Кезаи (Kézai Simon; Симон из Кезы) «Деяния венгров» (Gesta Hungarorum), составленном в 1282–1283 гг. и охватывающем всю венгерскую историю с легендарных времен, о короле Беле сказано кратко: «В его дни [Белы] монголы или татары вошли в Венгрию с трех сторон, с 500 тысячами вооруженных, да еще [с] центурионами, и декурионами около 40 тысяч. Упомянутый король, сойдясь с ними у р. Сайо, был побежден манглами в 1241 г. <…>, где уничтожено было все царство. А сам Бела бежал пред лицом их к морю…»[378]

Для монголов была только одна неприятность во всем происходящем: в сражении выжил король Бела, который бежал в Австрию. Он бросил все и всех. Его личный шатер был захвачен монголами, и позднее, по словам Плано Карпини, в нем жил сам Батый: «Еще у него есть очень большие и красивые шатры из льняной ткани, которые раньше принадлежали королю Венгрии»[379]. Бела бежал к давнему недругу и сопернику герцогу Фридриху. Он засыпал западных правителей паническими письмами с просьбой о помощи. Он говорил, что под угрозой – вся Европа, но так и не был услышан.

Хроники того времени перенасыщены информацией о великом страхе, охватившем Европу после прибытия вестей о поражении под Легницей и Шайо. Торговые операции прекратились, люди бросали имущество и покидали насиженные места, расположенные в опасной зоне возможного продвижения дикой кочевой орды. «Большая хроника» бенедиктинского монаха Матвея Парижского, английского хрониста, работавшего в середине XIII в., сообщает «о татарах, устремившихся из своих мест и опустошивших северные земли» (Северо-Восточную Русь), после чего «жители Готии и Фризии, боясь их набегов, не отправились, по обыкновению своему, в Англию и Гернемус, во время ловли селедки, какой нагружали свои суда»[380]. Возникла даже специальная молитва: «Господи, избави нас от ярости татар».

Столь очевидная и близкая угроза, однако, совсем не вызвала в Европе прилива мужества и единения сил. Переписка венгерского короля Белы с папским престолом закончилась ничем. Император Фридрих II в своих письмах к Беле и к английскому королю Генриху III, конечно, упоминал монголов, требовал нового крестового похода против них и даже вскользь продемонстрировал осведомленность о разорении Киева. Но более всего его интересовало противостояние с папой Римским Григорием IX, отлучившим его от Церкви и призывавшим к крестовому походу не против монголов, а против него, Фридриха. Император действительно вскоре собрал большую армию, которую в июне 1241 г. двинул опять не против монголов, а на Рим. Все планы созыва в Нюрнберге добровольцев «против татар» остались лишь фантазией.

Просьбы венгерского короля рассматривали со вниманием, но с реальными действиями не спешили. Для многих противостояние с монголами воспринималось как дело одной Венгрии, за пределы которой захватчики пока не выходили, а если небольшие отряды забредали, то их быстро и без особого труда уничтожали. Летом 1241 г. в Австрию прорвался небольшой монгольский отряд, который был немедленно разгромлен. Об этом с гордостью сообщал герцог Фридрих в своем письме Конраду Гогенштауфену от 13 июня 1241 г., подчеркнув, что в стычке с монголами были убиты 100 человек, но все из лиц «низшего состояния».

Венецианцы, например, гордились тем, что благородство мешало им нанести удар в спину венграм, напасть на них, пока Венгрия сражается с язычниками. Дож Андреа Дандоло (1306–1354) писал в своей хронике по этому поводу: «Лишь из внимания к христианской вере венецианцы не причинили тогда [венгерскому] королю вреда, хотя многое могли против него предпринять»[381].

Другой ближайший венгерский сосед был не столь взыскателен в вопросах чести. Он просто захватил в плен несчастного Белу и потребовал выкуп. Этим героем был упоминавшийся выше австрийский герцог Фридрих, экзотический союзник Даниила Галицкого. В качестве выкупа он потребовал 10 тысяч марок, а когда деньги были обещаны, занял в качестве залога три западных приграничных венгерских комитата (Шопрон, Мошон и Пожонь). Всех бежавших под монгольским давлением жителей из соседних стран он грабил и облагал поборами.

И все это происходило в 1241 г., в период продолжавшегося разорения Венгрии. Но, несмотря на пассивность союзников, разгром королевской армии, исчезновение титулованных руководителей, сопротивление рядовых людей внутри страны продолжалось. Когда отступающие дружинники везли через Пешт тяжело раненного под Шайо хорватского герцога Кальмана, тот призывал горожан не оказывать сопротивления интервентам, положиться на их добрую волю и милость. Однако жители не согласились. Они не открыли ворота и выдержали трехдневный штурм, после чего все были вырезаны.

«Во время резни стоял такой треск, будто множество топоров валило на землю мощные дубовые леса. К небу возносился стон и вопль рыдающих женщин, крики детей, которые все время видели своими глазами, как беспощадно распространяется смерть. Тогда не было времени ни для проведения похоронных церемоний, ни для оплакивания смерти близких, ни для совершения погребальных обрядов. Грозившее всем уничтожение заставляло каждого горестно оплакивать не других, а собственную кончину. Ведь смертоносный меч разил мужей, жен, стариков