Вышла Марина.

Без бретелек. Красная. Больше всего она походила на четырнадцатилетку, которую посадили в свадебный торт и поставили в полузащиту.

— Мне не нравится такое пухлое, — сказала она.

Ты моя девочка!

— Может, примеришь что-нибудь с рукавами? — спросила я.

Я уже говорила продавцам из «Кляйнфелдса», что мое любимое платье всех времен и народов — то, в котором была Белла в вампирском фильме «Рассвет». Облегающий шелковый чехол со вставкой из прозрачных кружев на спине и длинными рукавами с кружевными манжетами, слегка прикрывающими кисти рук. Девушки вынесли платье, напоминающее наряды Беллы и принцессы Кейт. Длинные кружевные рукава, строгая линия ворота, подчеркнутая рюшами тонкая талия и длинная гладкая шелковая юбка с треном.

Марина скрылась в примерочной. Я снова принялась за советы Стефани на тему «когда придет день» — когда день придет, выбери Х. Когда день придет, делай Y. Самих советов я уже не помню, ведь мое сердце было там, в примерочной.

Дверь распахнулась. И вышла Марина, на десять лет старше и на фут выше.

Я ясно видела ту прекрасную женщину, которой она станет однажды. Я просто сидела и смотрела.

Что делать, если в самый яркий миг твоей жизни тебя вдруг посещает мысль о потере? Когда ты думаешь о событии, до которого не доживешь?

Я опустила голову. «Дыши», — приказала я себе.

Я подняла глаза. Улыбнулась, и Марина улыбнулась мне в ответ. Я напрягла язык и сказала:

— Мне нравится.

Марина обычно сутулится, как все тинейджеры, но в этом платье она стояла абсолютно прямо, высокая и сияющая.

— Ты красавица, — прошептала я, ворочая непослушным языком. Не знаю, слышала ли она меня. Ведь я шамкала и глотала слезы.

Мы сделали несколько фото. И стали жить дальше.

Воспоминание было готово.

Марина вернула платье и переоделась в джинсовые шорты и кроссовки. И мы тихо покатили мимо обмерочной, фрачной комнаты, большой подземной залы, где дюжины женщин сидят склонившись над швейными машинами.

Вокруг было слишком много людей, чтобы я могла сказать Марине то, что хотела. Объяснить ей, как она мне дорога.

И что не телом, так духом я всегда буду рядом.

Всегда.

«Кляйнфелдс» был неподходящим местом для подобных разговоров. Вокруг нас вились продавщицы, которые наперебой давали советы по выбору фаты. Кругом бродили измученные невесты, каждая со своей группой поддержки. Мимо непрестанно текли людские ручейки, сворачивая к примерочным.

Менеджеры «Кляйнфелдса» не сразу согласились позволить нам примерить платье, опасаясь, видимо, как бы смертельно больные матери со своими несовершеннолетними дочерьми не нагрянули на них со всего света. Зря боялись. «Кляйнфелдс» — не то место, где можно сказать дочери слова, которые она запомнит на всю жизнь.

Что, вероятно, и к лучшему.

Ведь Марина еще ребенок.

А ребенок всегда рассчитывает на то, что мать будет рядом. И защитит.

Меня еще раз загрузили в фургон с клеткой для инвалидных колясок. Стеф снова пошутила насчет собачьего приюта. Я посмеялась, чтобы не заплакать. О, милая моя сестра, не разбивай мне сердце.

— Может быть, на обратном пути купим пиццу? — предложила Марина.

— Конечно, — ответила я.

В тот вечер, когда я уже спала, Марина прилегла рядом со мной.

— Ты такая милая, мама, — услышала Стефани.

Она поцеловала меня.

Когда я проснулась наутро, моя дочь спала рядом со мной.

Наш последний вечер в Нью-Йорке мы решили провести только втроем: Марина, Стефани и я.

Всю эту поездку мы с Мариной и слова не произнесли на тему болезни и смерти. Рано еще для ребенка, которого смущают ничего не значащие разговоры о пицце со случайным попутчиком в лифте. Рановато для девочки, которая не может прийти в себя от восторга перед новыми тряпками, купленными в Нью-Йорке.

— Она была на распродаже, единственная размера экстрасмолл! — пищала она, рассказывая мне о покупке черной мини-юбки в трехэтажном чуде по соседству с отелем.

Да нет, какие уж тут серьезные разговоры. Да и что, что я могу ей сказать?

Так что в последний вечер мы пошли в такое место, где не говорят. Где пропадает дар речи. Мы пошли на бродвейский мюзикл «Злая».

Вообще-то, это некая импровизация на тему «Волшебника страны Оз»: история дружбы между доброй колдуньей Глиндой и зеленой злой ведьмой. Зрелище было что надо: обезьяны летали, костюмы радовали глаз, зеленокожая звезда пела так, что сердце разрывалось. Я сидела рядом с Мариной. Своими скрюченными пальцами я коснулась ее руки, радуясь темноте, нашему безмолвию и экстравагантному представлению у нас перед глазами.

В Нью-Йорке я плакала один раз, когда кто-то попросил меня рассказать о моих детях. Я не плакала в «Кляйнфелдсе», увидев Марину в том платье. Не плакала на свадьбе. Не плакала, когда меня, словно какой-нибудь контейнер, грузили в инвалидный фургон.

Слезы полились, когда Марина прижалась ко мне в темноте театра и вместе с артистами шоу запела песню, которая называлась «Навеки». Ведьмы пели, прощаясь друг с другом, под аккомпанемент арфы и рога.

Быть может,

Мы навек с тобой простимся, —

тихо пела Марина.

Мое сердце забилось, глаза увлажнились.

…Но в сердце сохраню тебя навек.

Я посмотрела на дочку. Мою маленькую девочку. Медленно я поднесла к лицу руку и смахнула слезы. Рядом со мной слезу утерла Марина.

Когда шоу закончилось, я спросила Марину, почему она плакала.

— Потому что ты плакала, мам.

«Ладно, — подумала я. — Не будем об этом».

Мой сын Обри выбрал для своей поездки остров Санибел, у берегов Флориды. Он уже был там пару лет назад с нашей соседкой Саброй и ее детьми, и с тех пор это его любимое место.

Санибел и его сосед Каптива — это два длинных и плоских острова, как барьером отделяющие западное побережье Флориды от океана; они славятся раковинами и закатами.