Джек вытаскивал нас из багажника, как малых детей — брал осторожно на руки и клал на песок. Он коротко рассказал, что капитан Бен благополучно покончил с прихваченной в казино бутылкой пива, в которую Сью, улучшив момент, вылила из ампулы дозу препарата, и теперь крепко спал на заднем сидении. Разместив нас поудобней, он вместе со Сью быстро растер нам ноги и руки, пока мы, наконец не начали чувствовать их. Боль в теле ослабла, но все равно давала о себе знать при любом движении.

— У вас один час, — сказал он. — Будьте предельно осторожны и помните, что огни фонарей здесь видно за несколько миль. И не шумите, звук ночью разносится далеко.

— Куда уж тут шуметь, — выдавил из себя Ник. — Встать бы.

— Встанете, — твердо заверил нас Джек. — Минут через пять будете чувствовать себя нормально. — Он указал пальцем в едва различимое на темном фоне склона скалы нагромождение камней. — Это вход в пещеру, — индеец заколебался на мгновение и, немного помедлив, добавил. — По-крайней мере, так говорили старики.

Попрощавшись и пожелав нам удачи, они сели в машину и медленно, не включая фар, поехали назад к дороге, а мы с Ником остались сидеть на песке возле высокой, устремившейся ввысь одинокой скалы. Мы столько времени искали ее, но теперь, когда она была всего в нескольких метрах от нас, в голову лезли совсем другие мысли. Ночь была прохладной, и легкий ветерок приятно обдувал лицо после душного, жаркого багажника. До рассвета мы могли чувствовать себя здесь в безопасности, поскольку разглядеть нас издали на фоне скалы было невозможно. Хотелось растянуться на песке, уставиться на поблескивающие на небе звезды и больше не двигаться. Стоило немалых трудов собраться с силами и заставить себя сделать некое подобие зарядки для тяжелобольных. Минут через пять мы уже были у предполагаемого входа в пещеру.

Камни громоздились в человеческий рост, и со стороны могло показаться, что они всегда были частью скалы. Никита пробурчал, что будет чертовски обидно, если за ними мы наткнемся на стену и выяснится, что индейская легенда не имеет к нашим поискам никакого отношения. Не слушая его, я потянул верхний булыжник размером с человеческую голову, и он поддался, с грохотом полетев вниз. Ник вставил ломик в щель между двумя другими камнями, надавил посильней, налегая всем телом, и еще пара валунов упала на песок. Так, один за другим скатывались камни, пока нашему взору не открылась часть низкого, узкого прохода. Никита нетерпеливо схватил фонарик, посветил внутрь и луч света заскользил по стенам просторной пещеры! Я вдруг почувствовал искреннюю благодарность индейцам за то, что они пятьсот лет регулярно колотили в бубны, чтобы сохранить «древние знания». Конечно, я понимал, что двигало ими не стремление донести до потомков тонкости своей культуры, а обыкновенный человеческий страх перед неизвестным, и все же готов был крепко пожать им руки. Всем им — всему племени от мала до велика.

Камни все еще загораживали проход, а образовавшийся просвет был слишком узок, чтобы в него мог протиснуться взрослый человек. Не мешкая, мы накинулись на оставшуюся часть завала, вырывая камни, круша их ломиками. Некоторые из валунов за сотни лет срослись друг с другом, и нам приходилось прилагать все силы, чтобы выломать их из преграды или расколоть на части. Теперь мы не только не чувствовали мучившей нас ранее боли, но даже не замечали, как ломали ногти и срывали на ладонях кожу. Мы так увлеклись, что совсем забыли об осторожности и совете Джека поменьше шуметь. К счастью, все обошлось. Видимо, Фортуна, столько времени водившая нас за нос, наконец сжалилась над нами.

Завал камней доходил нам до пояса, когда проход расширился до достаточных размеров. Ник полез первым. Он просунул в щель руки, затем голову, с трудом втиснул плечи и проскользнул внутрь. Я передал ему ломики и одеяло, после чего последовал его примеру.

Первым делом мы полностью заткнули проход скомканным одеялом, достаточно плотным, чтобы не пропускать свет фонарей. Это было очень важно, иначе снаружи кто-нибудь мог случайно увидеть отблески их лучей. Когда все было готово, мы одновременно нажали на кнопки фонарей, освещая пещеру. Картина, представшая нашему взору, могла присниться только в кошмарном сне. Она испугала нас и обрадовала одновременно.

Сомнений не оставалось — мы нашли пещеру Карденаса! На покрытом толстым слоем пыли каменном полу в беспорядке валялись иссохшие мумии. Их сморщенные, почерневшие тела покрывали лохмотья полуистлевшего тряпья. Шесть мумий с клочками бурых, похожих на шерсть волос на головах и ввалившихся щеках. Лица некоторых из них были искажены предсмертной судорогой, а скрюченные пальцы все еще сжимали длинные испанские мечи. Великолепные клинки из толедской стали, когда-то лучшие в Европе. Теперь они были покрыты разводами ржавчины и не казались больше устрашающим оружием, но еще несколько веков назад легко перерубали надвое и железный шлем, и человека. Я присел возле одного из них. На лезвии явно проступали выгравированные слова: «Al desenvainar la honra mirar» — «Когда вынимаешь меня из ножен, не замарай чести». У конкистадоров был обычай писать на мечах свои девизы, и высохший персонаж, в течение многих веков после смерти продолжавший сжимать верный клинок, был одним из них. Скольких безвинных краснокожих женщин и детей он порубал своим мечом? Сотни? Тысячи? Странное понятие о чести…

— Ничего здесь нет, — услышал я рассерженный голос Ника.

Я поднялся, обводя пещеру лучом фонаря. Мумифицированные испанцы, пара аркебуз, арбалет… и ни одного золотого слитка. Ник начал истово долбить ломиком пол в разных местах, надеясь, видимо, что Карденас зарыл сокровища, но лишь выбивал из камня искры. Здесь невозможно было ничего зарыть, как, впрочем, и негде было спрятать такое количество слитков. Ник в отчаянии опустился на пол, а я еще раз обвел пещеру взглядом. Что-то казалось мне странным, но я никак не мог понять что именно… Четыре испанца валялись на полу в изломанных позах, словно были убиты сражаясь, тогда как двое других сидели в дальнем углу, спинами привалившись к стене. Они походили на отдыхающих, но из груди одного торчала рукоять стилета, а голова другого была разрублена. Кто-то специально усадил их там, прислонив спинами к стене, тогда как остальных оставил лежать на полу. Но зачем? Я быстро подошел к ним и, переборов отвращение, оттащил в сторону… Кованный сундучок был наполовину присыпан песком. Вытянув его из угла, я откинул крышку и обомлел… Изумруды сверкали в луче фонаря, переливаясь яркими красками…

Я сидел в кресле-качалке на крыльце роскошного бунгало, потягивая из большого бокала свежевыжатый апельсиновый сок и размышляя. Было удивительно, что история, начавшаяся так бурно и неожиданно, принесшая всем нам столько боли и страданий, закончилась так удачно. Джек Ворон не поехал с нами в Мексику и вернулся в Ред-Крик. Теперь он был богатым человеком и мог устроить себе роскошную жизнь в любом уголке мира. Но Джек остался в родном, выжженном солнцем Ред-Крике. У него большие планы и он знает, как распорядиться деньгами. Теперь в Ред-Крике будет лучшая в Аризоне школа для маленьких краснокожих, с лучшим оборудованием и лучшими учителями, чтобы они могли вырасти образованными людьми и не пополнять более ряды безработных. «Я никогда не забуду лица матери, — говорил нам Джек, — когда она меня, худого семилетнего недокормыша, вынуждена была отвезти за сотню миль в интернат для индейских детей, потому что в Ред-Крике никогда не было школы. Мать очень тосковала, но у нее совсем не было денег, чтобы посещать меня там, и мы редко виделись с тех пор. Когда через несколько лет я вернулся домой, она уже покинула этот мир. — Джек запнулся, видно было, насколько тяжело ему давались воспоминания. — Тогда я решил сделать все, что в моих силах, и построить в Ред-Крике школу… Только сил пока не хватало». Джек был счастлив, что сможет наконец исполнить свою мечту. Не менее счастлив оказался и капитан Бен Кросби. Через пару дней после нашего проникновения на базу, встретив Джека, он в красках живописал ему роскошную ночь, проведенную с незнакомкой из казино. По его словам, «она вытворяла в постели такое!» Джек сразу перезвонил нам, и мы долго смеялись над бравым воякой-выдумщиком и были несказанно рады тому, что он остался в полном неведении.