Вечер молодые люди провели снова в упоительной и целомудренной беседе, а перед новой прогулкой в саду юный подпоручик обмотал соглядатаю-купидону лицо и пальчики черной тряпкой.

И снова они гуляли по саду, и юный Лорер, для которого это была едва ли не первая любовь, «чувствовал себя покорным ей и любви, как дитя». «Я заметил, – вспоминает он, – что и графиня не была совсем равнодушна ко мне, но чрезвычайно владела собой и держала меня в почтительном повиновении. Она… чувствовала, что рано или поздно сама может попасться в этой игре, и вот что ее страшило. Она любовалась моими густыми кудрями – тогда щеголи гвардейцы носили длинные волосы, – любовалась моим стройным станом, моим живым разговором и веселым, беспечным характером; она читала в моем сердце, что я ее люблю, и сознание этой сердечной любви заставляло ее строго удерживать себя и меня…»

Они с грустью говорили о предстоящей разлуке, но, когда юноша бросился целовать ее руку, графиня обернулась за поддержкой к грозящему купидону и увидела, что он весь черный, как арап, и больше не грозит никому пальцем.

«Мы хохотали, как дети, стоя перед черною статуей», – вспоминает Николай Лорер.

«– Теперь я его не боюсь, – сказал я милой Цецилии. – Он слеп и не видит нас.

– Тем не менее не расстраивайте спокойствия моего. Как странно русские объясняются в любви».

Всему хорошему бывает конец. «Три месяца простояла гвардия в Париже тихо и покойно. Париж и в особенности парижанки были в восхищении от нас. Настало время и выступления нашего. Дали еще одну неделю приготовиться в поход. Куда? – в любезное отечество… Мы как бы отвыкли от него, нам казалось, что мы стали чужды ему, и не верилось, что возвращаемся в Россию».

Настали грустные минуты прощания. Подпоручик отказался от денег, которые по просьбе молодой графини пытался дать ему на дорогу граф. Старая графиня говорила о предстоящем свидании юного офицера с матушкой. Глаза ее пристально вглядывались во мрак. Может, ей была приоткрыта тайна будущего. Что ждало этих отважных, щедрых, беспечных молодых людей в их бескрайних далях?

Беспечному поручику не удалось увлечь молодую графиню в темный сад для последних объятий. А если и удалось, разве об этом расскажет настоящий рыцарь? В рыцарском его пересказе последние ее слова звучат так:

«– Сохраним лучше нашу взаимную дружбу до последней минуты, и вы останетесь благородным юношей, и я сохраню память о том, что русские умеют ценить и уважать добродетель женщины».

Графиня попросила молодого подпоручика перекрестить на прощание ее доченьку этим магическим православным крестом.

Вот и все…

И вот уже стучат копыта по парижской мостовой. «Прощай, Париж! – восклицает юный подпоручик. – Прощай, добрый граф и его милое семейство. Прощай, милая незабвенная графиня, добродетельная женщина!»

Вот и все. Почти все. Дальше пошли беды. Николай Лорер служил на юге, в одном полку с Пестелем. Как и его друзья, он любил государя и ненавидел самодержавие. Он стал декабристом, членом Южного общества, предстал перед судом, был сослан в Сибирь на каторгу, был в Читинском остроге на Петровском заводе, на поселении в Мертвом Култуке и в Кургане. Прошел все муки, не теряя мужества и веселого своего характера. Видел, как на глазах его умирали благородные его товарищи. Потом служил на Кавказе, воевал с горцами, которые, по его словам, ничего худого ему не сделали. Вышел наконец сорока шести лет от роду в отставку, женился, и брат, не вернувший ему его конфискованной доли скудного наследства, приютил его из милости с женой и малыми детьми. А потом скоропостижно скончалась молодая жена, и Лорер остался с тремя сиротками на руках. Судьба была к нему не слишком милосердна.

А через сорок три с лишним года он записал свой устный рассказ княгине Черкасской о чарующих парижских днях, и воспоминания эти были напечатаны П. Бартеневым в «Русской беседе». Когда же Бартенев прислал старику за публикацию 25 рублей, неунывающий Лорер отозвался благодарственным письмом:

«Получил 25 р. и не понимаю за что. Неужели мой рассказ русского офицера… стоит 25 рублей? Дорого, щедро платите за подобные рассказы!»

Гонорары, гонорары… А жизни какая цена?

Честно говоря, это не самый мой любимый район Парижа, хотя не посетить его было бы жаль. Что до приезжих, до туристов, до экскурсантов, то они на Варенн и на ближайших улицах Гренель и Сен-Доминик бывают непременно. Это тихий квартал дворцов, построенных в XVIII веке знаменитыми архитекторами, и жили в этих дворцах самые знатные аристократы, близкие к королевской фамилии. Сейчас тут размещается новая знать, скромно объявляющая себя слугами народа, – дипломаты, министры, высокопоставленные чиновники. Во дворцах этих – посольства, министерства и прочие высокие учреждения, так что днем еще можно заглянуть во двор (мимо будки охранника), увидеть великолепный фасад XVIII века, колонный портик… Но к вечеру все ворота на запоре, и ничего не видно, кроме высоких стен и ворот. А когда-то тут блистали огни…

Жила тут актриса Мари Дорваль, и была она подругой Альфреда де Виньи. Рядом с ее особняком – два дома, которые заметны сразу, – их строили знаменитые архитекторы XVIII века Антуан и Карто. По имени знатных заказчиков и владельцев эти великолепные дворцы называли отель де Нарбон-Серан и отель де Буажелен или еще – отель де Ларошфуко-Додевиль. Еще более знаменит дворец, обозначенный ныне номером 50 по улице Варенн. Он был построен в конце XVIII века по проекту архитектора Леграна, и раз в год, в День культурного наследия, заветные двери дворцов отверзаются. Так что есть надежда увидеть все, если очень захочется.

Улица Варенн проложена была в самом начале XVII века по охотничьему заповеднику. Вернее, это была просто дорога, по сторонам которой стали возводить прекрасные здания. Со временем дорога эта и стала одной из самых престижных улиц столицы. Самые интересные дома на этой улице начинаются после № 38, хотя и до него дома роскошные и жили в них весьма заметные люди. В 38-м, где жила Мари Дорваль, теперь размещаются службы культуры итальянского посольства, а во времена Директории здесь размещалось Министерство иностранных дел, и Талейран принимал здесь Наполеона с Жозефиной, а также мадам де Сталь, которая здесь и увидела будущего императора впервые. В этом «отеле» знатоки особенно высоко ценят лучший в Париже гарнитур мебели времен Людовика XVI в салоне, а также колонны и статуи. Миновав несколько отелей (вы помните, что так называют здесь частные особняки и дворцы) XIX века и отель де Гуфье де Туа, мы выйдем к самому красивому и самому знаменитому дворцу этого бывшего предместья – к отелю Матиньон. Вы это название, конечно, слышали, оно не сходит со страниц прессы в качестве синонима кабинета премьер-министра, совета министров и вообще исполнительной власти (в противопоставление главе государства и президентской власти, которые связывают с Елисейским дворцом, резиденцией президента). В Матиньоне, как вы поняли, размещается премьер-министр Франции, так что на экскурсию в этот прекрасный дворец постороннюю публику пускают только раз в год. Но мы-то с вами не посторонние, так что мы отправимся туда нынче же.