Задавать вопросы мне и в голову не приходило. Я хорошо помнила совет Аси: никогда ни о чём не спрашивать гостей. Да и некий вкрадчивый голосок внутри, не голос-без-слов, а скорее еле слышный шепот, подсказывал, что ответы на эти вопросы могут мне не понравиться. Поэтому я не искала от добра добра, а довольствовалась своим новым положением. Положением девочки при постояннике и бэк-вокалистки в ресторане Айсберга.

Репетициям в группе, а также осваиванию новых музыкальных азов, я посвящала дни и ночи без Ральфа. Ночные выступления перед гостями уже стали для меня обыденностью, и теперь было смешно вспоминать, в какой ужас меня привела новость о назначении на это место. Зарабатывать на этом чаевые, как делала Яринка, танцуя, не получалось, но я не унывала. Алла по моей просьбе узнала у Ирэн, что мой долг почти уплачен благодаря Ральфу. Остались крохи, и я решила, что задумаюсь об их погашении, когда у Яна выйдет уговорить отца повторно купить ему Яринку. Тогда мы бы смогли рассчитать всё так, чтобы закрыть задолженности одновременно. О том, что будет дальше, я пока не думала.

С нетерпением дождавшись купального сезона, я, навёрстывая упущенное в прошлом году, когда свежие раны не позволяли мне отдать должное морю и солнцу, целые дни проводила на пляже. Читала, лёжа в шезлонге, училась плавать брассом, а когда появлялся Ральф, тащила его гулять вдоль берега (было приятно идти с ним за руку на виду у всех) и ныряла с его плеч в накатывающие волны. Однажды он устроил нам прогулку на катере в открытое море, где мы пили шампанское, видели дельфинов и целовались на палубе под палящим солнцем. Последнее сделало это приключение особенно счастливым, учитывая то, что обычно Ральф никогда не целовал меня просто так, без намерения перейти к чему-то большему. А мне нравилось с ним целоваться. Будь моя воля, я бы любую нашу близость свела к поцелуям да объятиям, без всего остального, что причиняет боль.

В другой раз мы ныряли с аквалангом, и это стало одним из самых удивительных впечатлений моей жизни. Стало бы, наверное, и одним из самых счастливых, не вспомни я, скользя под водой за руку с Ральфом, о плеске в ночном море, о тёмной глубине Русалкиной ямы. Интересно, как это: всё время обитать здесь, в зеленоватой толще воды, в прохладе и невесомости?

Мы с Яринкой больше не говорили о том случае, когда она увидела в ночном море нечто странное и страшное. Делали вид, будто ничего такого не было. Но я заметила, что подруга, прошлым летом использовавшая любую возможность окунуться в солёные волны, теперь ведёт себя иначе. Яринка старалась купаться только в компании: со мной, или с Яном, или, на худой конец, просто неподалёку от других отдыхающих. И никогда – после захода солнца. После захода солнца она даже не приближалась к воде, так что наши прогулки под звёздами вдоль полосы прибоя остались в прошлом. Да и гуляла я теперь чаще с Ральфом.

В одну из таких прогулок мы подошли и к Русалкиной яме. Ральф носил дорогую обувь, и я не повела его по камням, остановилась на границе песка и гальки. Указала пальцем на вздымающийся у тёмных глыб прибой и коротко поведала местную легенду об утонувших девушках. Я ожидала, что он ответит что-нибудь насмешливое, даже циничное, как-то убедит меня в том, что всё это не более, чем сплетни, девчачьи страшилки, и верить в них – значит быть наивной дурочкой. Но Ральф не сделал этого. Он, прищурившись, смотрел на пустынную и каменистую часть берега, резко обрывающуюся в неведомую глубину, и молчал. Больше мы с ним к Русалкиной яме не ходили.

Но, в целом, май и июнь выдались для меня почти безоблачными. То, чего я боялась больше всего: дебют, аукцион и последующая за этим передача меня во временную собственность чужому мужчине – осталось позади и оказалось вовсе не страшным. У меня была Яринка, у меня был Ральф и была надежда на скорое освобождение от долга, а значит, и от самого Оазиса. Для того чтобы чувствовать себя счастливой, этого пока хватило.

Общую картину слегка омрачили лишь два эпизода. Во-первых, Ирэн. С того дня, когда мой аукцион закончился, не успев толком начаться, она не разговаривала со мной, а при встрече отвечала на приветствие сухим кивком, а то и полным раздражения взглядом. Я пыталась расспросить соседок о том, что могло послужить причиной моей опалы, но они недоумённо пожимали плечами. Только Алла отшутилась, сказав, что, наверное, управляющая сама положила глаз на Доннела. И, устав гадать, я решила плюнуть на Ирэн, тем более, что она в ближайший, оплаченный Ральфом год никак не могла мне навредить.

Во-вторых, Ховрин. Он покинул остров сразу после того, как ему не удалось заполучить меня на аукционе, тем самым посчитавшись с Ральфом за какие-то их давние конфликты. Но в конце мая появился вновь. Я встретила его, когда после очередного выступления в Айсберге решила уйти спать пораньше, пользуясь своими правами девочки при постояннике, которая может не работать, если не хочет. Переоделась в гримёрке, вышла на крыльцо и там, в мигающем свете неоновой вывески, увидела курящего Ховрина. На тот момент, благодаря Ральфу, я уже успела оттаять от всех страхов, связанных со своей беззащитностью перед произволом гостей, и не дрогнула. Даже кивнула ему: всё-таки мы были знакомы, пусть и не самым приятным образом, а вежливость никто не отменял.

Но Ховрин, как выяснилось, думал иначе. Он бросил окурок на ступени крыльца и шагнул ко мне с такой удивительной для его комплекции стремительностью, что я не успела отшатнуться. И опомнилась только, когда короткие пальцы с силой сомкнулись на моих плечах.

– Ах вот ты где, – прошипел Ховрин, обдавая меня густым амбре табака и алкоголя. – На ловца и зверь бежит!

Я не испугалась и сейчас, помня о том, что этот человек ни копейки не заплатил, а значит, по правилам Оазиса, не имеет права меня касаться. Я – не его.

– Отпустите, мне нужно идти, – я попробовала стряхнуть с себя чужие руки, при этом не сумев скрыть брезгливую гримасу, невольно исказившую лицо. Видимо, она и вывела Ховрина окончательно.

Усилив хватку, он вдруг затряс меня, как тряпичную куклу, так, что ночные огни Оазиса заплясали перед моими глазами.

– Что, шкура, думала, ты самая умная?! – брызги слюны полетели мне в лицо. – Думала, я не узнаю, как ты с Доннелом сговорилась, чтобы меня опустить?! Быстро нашлась, сучка! Смешно вам было?!

Нападение застало меня врасплох: я не могла оказать сопротивления, не могла даже ничего ответить – зубы лязгали, голова моталась взад-вперёд, из горла вырывались лишь нечленораздельные звуки. А Ховрин заводился всё сильнее.

– Ишь, находчивая! Ну, ничего! Я, бля, терпеливый! Думаешь, ты Доннелу очень нужна?! Второй раз он за тебя платить не станет, не жди! Зато я – тут как тут!

Помощь пришла с неожиданной стороны. Охранник, дежуривший в холле Айсберга, сквозь стеклянные двери углядел на крыльце нашу возню и счёл нужным вмешаться.

– Сударь! – услышала я над собой его голос. – Сударь, не надо! Отпустите девочку!

Пальцы Ховрина, на тот момент наверняка уже украсившие мои плечи синяками, внезапно разжались. Я едва не упала, потеряв опору: голова кружилась от тряски. И увидела, как охранник, рослый молодой парень, стриженный "под ноль", вежливо, но надёжно удерживает Ховрина, обхватив ручищами поперёк туловища.