— Да, сэр. Чем я могу быть вам полезен?

— Сегодня день рождения миссис Бут. Как вы думаете, не могли бы на кухне приготовить по этому случаю Небольшой торт? Ничего экстравагантного, разумеется...

— Безусловно! Мы будем очень рады, сэр! — откликнулся клерк. — С удовольствием, мистер Такер!

— Замечательно. Вы очень любезны. Запишите это на счет мистера Маколифа.

— Нет-нет, мы сделаем это бесплатно!

— О, вы действительно очень любезны. Я полагаю, мы будем ужинать примерное половине девятого. За нашим обычным столиком.

— Мы обо всем позаботимся...

— Да, в восемь тридцать, — продолжил Сэм, — если, конечно, Маколиф не заплутает на обратном пути... — Он замолчал, давая возможность, клерку удовлетворить свое любопытство.

— Какие-нибудь проблемы, сэр?

— Понимаете, этот чудак поперся куда-то к югу от Очо-Риос, в сторону Ферн-Гулли, как я думаю, искать сталактитовую скульптуру. Он говорил мне, что там есть местные умельцы, которые занимаются этим...

— Совершенно верно, мистер Такер! В Гулли немало специалистов такого рода. Правда, правительство запрещает...

— Ради Бога, сынок! — прервал его Сэм. — Мистер Маколиф просто хочет сделать миссис Бут маленький подарок, вот и все.

Клерк подобострастно хохотнул.

— Поймите меня правильно, мистер Такер! Я всего лишь хотел сказать, что правительство слишком часто вмешивается совсем не туда, куда надо. И я очень хочу, чтобы у мистера Маколифа все прошло удачно. Когда он спрашивал у меня дорожную карту, он мог бы сказать мне, куда направляется, и я ему все бы подробно рассказал.

— Видите ли, — заговорщицки понизил голос Такер, — ему было не совсем удобно. Вы понимаете, что я имею в виду. Я не должен был этого никому говорить, и, если он узнает, мне не поздоровится.

— О чем речь! Я буду нем как рыба!

— И еще раз спасибо за торт. Это очень приятно, сынок.

— Не стоит благодарности, сэр.

Быстро попрощавшись, клерк первым положил трубку. Сэм вышел на террасу. Лоуренс теперь сидел на каменной плите, прислонившись спиной к стене, почти невидимый со стороны пляжа.

— Миссис Бут и Джимбо-чел вышли из воды, — сообщил он. — Они опять сели в кресла.

— Звонил Латэм. Проводники будут к вечеру... А я разговаривал с дежурным клерком: Давай посмотрим, как будет передана наша информация. — Такер не спеша устроился на стуле и протянул руку за биноклем. Прикрывшись газетой, он навел окуляры на плавательный бассейн в центре пляжа.

Секунд через десять он увидел фигуру мужчины в пиджаке и при галстуке, который вышел из задней двери мотеля. Это был тот самый дежурный клерк. Он обошел бассейн, миновал группу отдыхающих в шезлонгах, кому-то кивая, с кем-то обмениваясь парой фраз. На каменной лестнице, ведущей на пляж, он задержался на несколько мгновений, оглядываясь. Потом спустился и двинулся наискосок по песку направо, где лежали прогулочные лодки.

Сэм следил, как он приближался к сыщику-полицейскому в заношенной бейсбольной кепке. Тот беседовал с продавцом кокосовых орехов. Заметив направляющегося к ним клерка, продавец подхватил свою тележку и покатил прочь. Сыщик, не сходя с места, кивнул подошедшему.

В свой сильный бинокль Сэм Такер мог разглядеть все подробности встречи. Полицейский находился в крайнем раздражении; ему явно осточертело все это бестолковое ожидание под палящим солнцем.

Потом клерк развернулся и пошел назад, к мотелю, а сыщик — к западной части пляжа, по самому краю прибоя. Походка и вся его фигура преобразились; он шел весело, как человек, не зря потративший время и возвращающийся после трудной работы с сознанием выполненного долга.

Не очень-то он привык вести слежку, подумал Такер, наблюдая, как полицейский шагал, не оглядываясь, к леску у границы владений «Бенгал-Корт», где он оставил свои ботинки. Он совершенно забыл о своей роли туриста.

* * *

Маколиф наблюдал через левое плечо Чарлза Уайтхолла, как тот вел узкое пламя ацетиленовой горелки по краю архивного ящика. Огненная точка диаметром не более одной восьмой дюйма уверенно ползла по периметру.

Наконец боковина была взрезана. Чарлз закрутил газ и перенес ящик в раковину. Струя воды, соприкасаясь с раскаленным металлом, шипела, превращаясь в пар. Уайтхолл снял защитные очки и миниатюрным молотком обстучал надрез.

Крышка, шипя, со звоном упала в металлическую раковину. В образовавшееся отверстие стал виден завернутый в клеенку пакет. Не в силах справиться с дрожанием рук, Уайтхолл вытащил его, встал со стула и перенес на свободное место. Он распустил нейлоновые шнуры, размотал упаковку, расстегнул «молнию» находящегося внутри пакета и вынул два листка машинописного текста, напечатанного убористым шрифтом. Потянувшись включить настольную лампу, он взглянул на Маколифа.

Алекс как завороженный следил за происходящим. Глаза Уайтхолла горели странным огнем. Это было похоже на лихорадку. Лихорадку мессии.

Одержавшего победу, ведущую к бессмертию.

Победа фанатика, подумал Алекс.

Не говоря ни слова, Уайтхолл погрузился в чтение. Дочитав первую страницу, он передал ее Алексу.

Слово «Халидон» на самом деле состояло из трех слов, или звукосочетаний, восходящих к языку африканского племени ашанти и искаженных последующими фонетическими наслоениями почти до неузнаваемости (здесь Пирселл приводил соответствующие иероглифы, абсолютно непонятные Алексу). Корневым словом, также изображенным иероглифом, было звукосочетание лидоу,которому соответствовало изображение полого куска дерева. Лидсу назывался примитивный музыкальный инструмент, посредством которого люди племени могли передавать информацию на значительное расстояние в горах или джунглях. Высота тона и громкость звука зависели от усилий владельца и от положения его пальцев на отверстиях, проделанных в этой трубке. Одним словом, прообраз деревянной флейты.

Пирселл без труда проследил исторические параллели. В то время как маруны, ведущие оседлый образ жизни, использовали абенг -тип горна, выделанного из рогов крупных животных — для сбора воинов или для передачи сигнала тревоги о приближении белокожих врагов, люди Аквабы, будучи кочевниками, не могли с большой уверенностью полагаться на постоянное наличие под руками подобного материала. Они вернулись к африканским традициям и использовали для своих нужд наиболее распространенный материал — дерево.

Определив таким образом корневой символ как сигнальный горн, Пирселл соответственно реконструировал и оставшиеся звукосочетания. Он снова обратился к языку ашанти — короманти, чтобы в нем выделить подходящие звуки, совпадающие с корнями существительных. Сначала он нашел окончание. Ему соответствовал иероглиф, изображавший глубоководное течение или омут, затягивающий человека или животное под воду. Его звуковым эквивалентом был низкий басовый звук, фонетически передаваемый как нва.