Дорога на Рим, Италия 8 сентября 1303 года от Р.Х.

Бонифаций сидел в фургоне, съежившись на подушках. Каждый раз, когда колеса подскакивали на неровной дороге, он болезненно морщился и хватался за бок. Вечернее солнце просвечивало покрывавшую фургон красную ткань, делая ее почти прозрачной. Бонифаций испытывал странное тревожное чувство, как будто он находится в животе какого-то чудовища, ковыляющего по дороге в Рим. Рядом мерно стучали копыта коней тамплиеров. Эти звуки отражались в его голове барабанным боем. Бонифаций потер лоб. Праведный гнев, взорвавший его при виде этого гада Колонна, уже давно прошел. Теперь папа был просто напуганным стариком, оскорбленным и преданным своими гвардейцами.

Его дворец в Ананьи почти весь разграбили. Почти, потому что вскоре после бегства отряда Скьяры бунт затих. Горожане опомнились, к ним вернулся разум. Папа произнес страстную речь с балкона дворца, и бунтовщики, видя его окруженного тамплиерами, побросали оружие. Некоторые даже вернули украденные ценности. Во время нападения погибло много слуг и стражников; чудо, что не убили никого из его родственников. Если бы не рыцари, он бы наверняка сейчас был или мертв, или в плену у еретика Ногаре.

Бонифаций опустил дрожащую руку на колено. Неожиданно рядом раздался хриплый возглас, затем тревожно заржали кони, и фургон стремительно понесло. Папа опрокинулся назад. Его кидало из стороны в сторону, а сзади доносился конский топот, крики, звон оружия и глухие удары падавших на землю всадников.

Спустя минуту ему удалось кое-как на четвереньках пробраться в конец фургона и ухватиться за полог. Но тут фургон подскочил на рытвине, едва не перевернувшись, и он со стоном повалился на бок, больно ударившись о деревянную стойку. Полежав, Бонифаций повторил попытку и наконец сквозь облака пыли увидел, что с ближайших холмов на тамплиеров с криками устремились сотни воинов. Среди них Бонифаций различил Колонна. Охранять фургон остались лишь четверо рыцарей. Остальные вступили в неравную схватку с разбойниками. В фургон со свистом полетела черная стрела. Бонифаций в ужасе отпрянул, но она была нацелена не в него. Стрела впилась в круп коренника, и тот повалился, резко развернув фургон. Другая угодила в возницу, и он слетел с сиденья. Фургон выехал на поросшее белыми цветами поле и остановился. Бонифаций ударился головой о стоявший сбоку ящик и остался лежать, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Рядом ржали обессиленные кони.

Прошло немного времени. Полог откинулся, и в фургон кто-то влез. Через секунду папа увидел Ногаре. Лицо министра сияло торжеством. В руке он держал кинжал.

— Поди от меня прочь! — вскрикнул Бонифаций. — Побойся Бога!

Ногаре двинулся к нему. Его темные глаза зловеще блестели.

— Как ты осмелился тронуть Божьего наместника? — завопил Бонифаций. — Преемника святого Петра!

— Наместник? — Ногаре зло усмехнулся. — Нет, ты просто старый дурак, цепляющийся за власть. Твоей Церкви приходит конец. Очень скоро вся власть перейдет королям и правителям. Люди будут верить им, а не вашим фантазиям.

— Почему? — выдохнул Бонифаций. — Почему ты этого хочешь?

— Потому что вы все растленны, — бросил Ногаре. — И прежде всего ты, святоша и лицемер. Расправляешься со своими врагами, прикрываясь Божьим именем. Используешь веру для оправдания любого злодеяния. Так что сейчас я очищаю мир от скверны.

— Ногаре, я неповинен в гибели твоих родственников на костре, — пробормотал Бонифаций, с трудом поднимаясь на колени. — Позволь мне отпустить им грехи… и тебе тоже.

Ногаре отрицательно мотнул головой.

— Я отменю решение об отлучении всех вас от Церкви. — Бонифаций простер к министру руки. — Я сделаю это сегодня же, только не убивай.

Ногаре наклонился над папой, загораживая солнце. Снаружи звуки сражения начали затихать.

— Это сделает другой папа, который сменит тебя! — рявкнул он, взмахнув кинжалом.

Бонифаций вскрикнул, и, воспользовавшись этим, Ногаре с силой прижал к его рту флакон, который держал в свободной руке. В горло старика полилась горькая жидкость. Задыхаясь, он схватил запястье Ногаре, попытался отвернуть голову, но поздно. Яд уже проник к нему внутрь. Подъехавшие всадники испугали запряженных в фургон коней, те дернули, и Бонифаций в предсмертных конвульсиях ударил Ногаре ногой в живот. Министр качнулся назад и выпал из фургона спиной на траву.

Уилл в отчаянии вскрикнул, увидев, как Ногаре забирается в фургон. Он увернулся от преградившего ему путь тамплиера и пришпорил коня, но рыцарь, несмотря на молодость, оказался умелым бойцом. Большинство тамплиеров уже лежали мертвыми вдоль дороги, и только несколько, как этот храбрый юноша, продолжали отважно сражаться. Отчаянный крик из фургона отвлек Уилла всего лишь на секунду. Но рыцарь воспользовался ею. Он смог выбить из руки Уилла меч и замахнуться своим. Но не ударил. В горло юноши вонзилась стрела. Он выронил оружие и свалился в пыль.

К Уиллу подскакал королевский гвардеец с луком в руке, и они оба увидели, как из фургона вывалился Ногаре. Фургон катился, пока его не остановил кто-то из воинов Скьяры. Когда Ногаре поднялся и неспешно направился к фургону, Уилл понял — все кончено. Он посмотрел на молодого тамплиера, в открытых глазах которого отражалось темнеющее небо, и его душу сжало отчаяние.

Церковь Сен-Жюльен-ле-Повр, Париж 20 ноября 1303 года от Р.Х.

Дверь церкви скрипнула. Эскен де Флойран обернулся и, увидев племянника, облегченно вздохнул, но тут же нахмурился: Мартин был в коричневом плаще слуги, с котомкой на спине. Свечи у алтаря осветили его лицо, объятое страхом.

Эскен запахнул потуже плащ, желая скрыть белую мантию. Лучше, если священник не будет знать, кто он такой.

— Мартин, что это? — Эскен показал на котомку.

— Я покидаю орден и еду с тобой в Монфокон.

— Так нельзя! — гневно возразил Эскен. — Разве мы с твоим отцом учили тебя сдаваться перед первыми трудностями? Я пришел сюда помочь тебе их преодолеть, а не бежать.

Мартин сбросил котомку с плеча и опустился на колени. Тяжело вздохнув, Эскен опустился рядом.

— Ну, Мартин, рассказывай. — Он молился, чтобы не подтвердились его самые худшие опасения. Ходили слухи, будто в некоторых прицепториях приоры злоупотребляют своим положением самым презренным способом, и страшился, что именно это вызвало отчаяние племянника. — Кто-то из старейшин обращается с тобой плохо? Или делает нечто… неприличное?

Мартин метнул на него взгляд, казалось, подтверждавший мысли Эскена. Того замутило. Он молчал, не в силах вымолвить ни слова, но племянник заговорил сам:

— Я не хотел так поступать. Не хотел, клянусь. Но я думал… — Он замялся. — …именно так происходит посвящение. Думал, ты и отец тоже через это прошли. Решив узнать наверняка, я спросил нескольких своих приятелей рыцарей. — Лицо Мартина скривилось. — Они сказали, что никогда такого не делали.