– Ну что же, пожалуйста!

Эти вечные денежные дела причиняли доктору больше неприятностей, чем скромный образ жизни или скудная еда. Он вытащил кошелёк и высыпал содержимое на стол: две монеты по полкроны и несколько пенсов. Правда, в ящике стола припрятаны десять золотых соверенов. Но это плата за помещение. Если притронуться к ним, он погиб. Нет, лучше уж голодать.

– Вот незадача! – сказал он, улыбаясь, словно произошло что-то совершенно неслыханное. – У меня вышла мелочь. Боюсь, что мне всё-таки придётся зайти в контору.

– Как вам угодно, сэр.

Агент поднялся и, оценив намётанным глазом всё, что находилось в комнате, – от ковра стоимостью в две гинеи до восьмишиллинговых муслиновых занавесок, – откланялся.

После его ухода доктор Уилкинсон прибрал в комнате, что он, по обыкновению, делал раз десять на дню. С краю на столе положил для вящей убедительности «Медицинскую энциклопедию Куэна», чтобы пациенты видели, какие у него под рукой авторитеты. Потом он вынул инструменты из своей карманной сумки – ножницы, щипчики, хирургические ножи, ланцеты – и аккуратнейшим образом разложил их на виду рядом со стетоскопом. Перед ним были раскрыты журнал, дневник и книга регистрации посетителей. Нигде не было ни единой записи, новенькие глянцевые обложки внушали подозрение, поэтому он потёр их друг о друга и даже поставил несколько чернильных клякс. Чтобы пациент не заметил, что его имя первое, он заполнил первую страницу в каждой книге записями о воображаемых визитах, которые он нанёс безымянным больным за три последних недели. Проделав всё это, он уронил голову на руки и погрузился в томительное ожидание.

Ожидание клиента всегда томительно для молодого человека, едва начинающего карьеру, но особенно томительно для того, кто знает, что через несколько недель, а то и дней жить будет не на что. Как ни экономить, деньги будут утекать, точно вода, из-за бесчисленных мелких расходов, совершенно непонятных, пока не имеешь собственного дома. И вот сейчас, сидя за столом и задумчиво глядя на горстку серебряных и медных монет, доктор Уилкинсон не стал бы отрицать, что его надежды успешно практиковать в Саттоне быстро улетучиваются.

А ведь это был оживлённый, процветающий город, тут было столько денег, что оставалось загадкой, почему знающий человек с умелыми руками должен бежать отсюда из-за невозможности найти работу. Со своего места доктор Орас Уилкинсон видел, как мимо его окна в обе стороны бежал и вихрился бесконечный людской поток. Он поселился в деловом квартале, где воздух всегда наполнен глухим городским шумом, стуком колёс и шарканьем бесчисленных шагов. Тысячи и тысячи мужчин, женщин, детей каждый день проходили мимо его двери, но каждый спешил по своим делам и едва ли замечал маленькую медную табличку на ней и давал себе труд подумать о человеке, который ждал внутри. А ведь совершенно очевидно, что многие из них нуждались в его помощи. Мужчины, страдающие дурным пищеварением, и анемичные женщины с прыщеватыми лицами и больной печенью – все они проходили мимо; они нуждались в нём, он нуждался в них, но их разделял неумолимый закон профессиональной этики. Что ему было делать? Не мог же он, выйдя за дверь, схватить за рукав первого встречного и шепнуть ему на ухо: «Прошу прощения, сэр, я только хотел сказать, что ваше лицо усеяно угрями, на вас неприятно смотреть, позвольте рекомендовать вам отличное средство с мышьяком, оно будет стоить не больше, чем один обед или ужин, но, несомненно, поправит ваше здоровье?» Сказать такое – значит унизить высокое и благородное звание врача, а нет более ревностных хранителей профессиональной чести, чем те, кому эта профессия стала злой мачехой.

Доктор Орас Уилкинсон всё так же задумчиво глядел в окно, как вдруг кто-то резко дёрнул звонок у входной двери. Колокольчик звонил часто, и каждый раз он загорался надеждой, которая тут же гасла и наливала сердце свинцовым разочарованием, когда он встречал на пороге нищего или коммивояжёра. И всё-таки наш доктор был молод, обладал отходчивым характером, так что, несмотря на горький опыт, душа его снова радостно отозвалась на призыв. Он вскочил на ноги, окинул взглядом стол, придвинул на более видное место справочники и поспешил к двери. Но, выйдя в прихожую, он чуть не застонал от досады. Сквозь застеклённый верх двери он увидел перед домом цыганский фургон, нагружённый плетёными столами и стульями, а у входа мужчину и женщину с ребёнком. Он знал, что с этими людьми лучше даже не вступать в разговор.

– Ничего нет! – крикнул он, чуть отпустив цепочку замка. – Уходите! – Он захлопнул дверь, но колокольчик зазвонил снова. – Уходите! – крикнул он в сердцах и пошёл к себе в приёмную. Но едва он успел опуститься на стул, как колокольчик зазвонил в третий раз. Закипая от гнева, он кинулся назад, распахнул дверь.

– Какого?..

– Простите, сэр, нам нужен врач.

В одно мгновение он уже с приятнейшей профессиональной улыбкой потирал руки. Значит, им всё-таки нужен врач, а он хотел прогнать их с порога – первые посетители, которых он ждал с таким нетерпением. Правда, люди эти из самых низов. Мужчина, высокий цыган с гладкими волосами, отошёл к лошади. Перед ним стояла невысокая суровая женщина с большой ссадиной у глаза. Голова у неё была повязана жёлтым шёлковым платком, к груди она прижимала младенца, завёрнутого в красную шаль.

– Входите, сударыня, – любезно произнёс доктор Орас Уилкинсон. Уж тут-то диагноз можно поставить безошибочно. – Присядьте на диван, через минуту вам будет лучше.

Он налил из графина воды в блюдце, наложил компресс из корпии на повреждённое место и сделал перевязку secundum artem[41].

– Спасибо, сэр, – сказала женщина, когда он кончил. – Так хорошо теперь и тепло. Да благослови вас Бог, доктор. Но пришла-то я не с глазом.

– Не из-за глаза?

Доктор Орас Уилкинсон начинал сомневаться в преимуществе быстрого диагноза. Поразить пациента – вещь, конечно, превосходная, но до сих пор пациенты поражали его.

– Нет, у ребёночка вот сыпь.

Она отвернула шаль и показала крохотную темноволосую черноглазую девочку. Её смуглое горячее личико обметала тёмно-красная сыпь. Ребёнок, хрипло посапывая, смотрел на доктора слипающимися со сна глазёнками.

– М-да! Верно, сыпь… и порядочно высыпало.

– Я пришла показать её вам, чтобы вы могли утвердить.

– Что утвердить?

– Ну, если что случится…

– Вот оно что… Подтвердить, значит.

– Ну а теперь я, пожалуй, пойду. А то Рубен – это мой муж – спешит.

– Неужели вы не возьмёте лекарства для девочки?

– Вы видели её, значит, всё в порядке. Если что случится, я скажу вам.

– Вы должны взять лекарство. Ребёнок серьёзно болен.

Он спустился в маленькую комнатку, которую приспособил под хирургический кабинет, и приготовил две унции успокаивающей мази в пузырьке. В таких городках, как Саттон, немногие могут позволить себе платить и врачу и фармацевту, и если врач не умеет приготовить лекарство, то ему вряд ли удастся заработать на жизнь.