— Как обычное здание?

— Именно. Несмотря на виртуальность дворца, архитектор конструирует его очень тщательно, рассчитывая все до мельчайших деталей, вплоть до точных размеров комнат и особенностей освещения.

— Вы сказали, дворец по своей сути виртуален. Что это означает?

— Он не имеет физического воплощения и существует только в воображении его создателя. Это архитектурное пространство, встроенное в человеческую память. Там ему и суждено оставаться.

Габриель припомнил подробности своего «скачка»:

— Комнаты дворца заполнены… образами предметов?

— О да. Их тысячи и тысячи. Часть фантастически красива, остальные — пугающе уродливы, как здесь. — Столлуорди постучал указательным пальцем по компакт-диску. — В некоторых комнатах находятся прелестные существа и вещи — разноцветные бабочки или сияющие луны, а за следующей дверью — бойня с разделанными тушами либо истязающий себя монах.

— Что представляют собой эти образы?

— Это символы. Каждый из них несет в себе частичку информации. Человек, практикующийся в «Искусстве памяти», как бы путешествует по дворцу, встречает на своем пути определенные образы и воспроизводит в уме информацию, которая с ними ассоциируется. Используя компьютерную терминологию, он перемещается в закодированном пространстве. Это все равно что щелкнуть иконку на рабочем столе вашего ПК и в ответ получить данные, с ней связанные. Вместо «кликанья» мышкой по значкам на экране монитора наш путешественник идет через воображаемые комнаты, выстроенные в его собственном мозгу, видит образы и ассоциированную с ними информацию в определенном порядке.

— Порядок мест, порядок вещей, — эхом отозвался Габриель.

— Точно, — кивнул Столлуорди. — Таково правило. Путешествующий по дворцу обязан посещать комнаты в строгом порядке, это крайне важно. В противном случае он рискует навсегда заблудиться, а информация, которую он восстанавливает в памяти, превратится в закрытый код, который невозможно расшифровать.

Габриель задумался, пытаясь осмыслить слова профессора. Дом миллиона дверей представлял собой виртуальное сооружение. Именно туда он попадал, когда переносился в разум Роберта Уиттингтона. Юноша не был под кайфом, а вполне осознанно передвигался по воображаемому дворцу, возведенному Минналуш Монк, экспертом в области человеческой памяти.

Габриель взглянул на профессора:

— Вы сказали, образы в комнатах дворца памяти либо прекрасны, либо отвратительны. Почему?

— Визуальные образы, вызывающие яркую эмоциональную реакцию, запоминаются легче нейтральных. Солнечное затмение отложится у вас в памяти гораздо сильнее, нежели зажженная лампочка. Броские образы — помощь сознанию.

Перед мысленным взором Габриеля пронеслись причудливые объекты, которые встретились ему в доме миллиона дверей: слепой монах, фосфоресцирующие лилии, окровавленные голуби, распятые младенцы, пульсирующие галактики… Столлуорди прав, такое не забудешь.

— И что, эта «дворцовая» методика действительно работает? — сдвинул брови Габриель. — По-моему, никто не способен запомнить многие тысячи образов, не говоря уже о связанной с ними информации.

— Откровенно говоря, мозгу современного человека сие более не под силу, — вздохнул профессор. — Из-за нынешнего обилия технологических инструментов наша память катастрофически ослабела. Ксерокс, Интернет, телевидение — наш неотъемлемый реквизит. Вы, кажется, специалист по компьютерам? Стало быть, привыкли работать с информацией. Тем не менее — поправьте меня, если я ошибаюсь, — ваша долговременная память слаба. Древние римляне и греки сочли бы вашу способность концентрироваться смехотворной.

Габриель, не ожидавший услышать в голосе профессора презрительные нотки, на мгновение растерялся.

— Древние римляне и греки не ведали и десятой доли того, с чем мне приходится сталкиваться каждый день, профессор, — возразил он. — Коммуникационные технологии требуют невероятного умственного напряжения. Лично я считаю, что мозг современных людей намного более развит по сравнению с мозгом наших предков.

— Не согласен, — запротестовал Столлуорди. — Современный человек все менее и менее способен усваивать знания. Наша память высыхает, как река. Мы упорно копаемся в Интернете в поисках нужных сведений, но почти тут же забываем прочитанное. Пресса и телевидение дозируют данные малюсенькими порциями, чтобы нам было легче их потреблять. Да, на нас каждый день сыплется огромный объем информации, но, не успев влететь в одно ухо, она уже вылетает из другого. Мы ничего не запоминаем, у нас в головах ничего не откладывается.

— Однако наш потенциал в плане многозадачности значительно превосходит возможности предыдущих поколений.

— Разумеется. Но способность к многозадачности — весьма поверхностное умение, позволяющее нам лишь скользить по волнам хаоса, а не бороздить их. Все мы обладаем врожденной памятью, но вместо того, чтобы тренировать ее в течение жизни — так, как тренируем тело в спортзале, — мы позволяем ей атрофироваться. Известно ли вам, что Симплиций цитировал Вергилия в обратном порядке, с конца до начала? Что Сенека Старший мог прослушать список из двух тысяч имен, а затем без запинки повторить их? И когда — примерно в сороковом году до нашей эры!

— Впечатляет, хотя вы привели пример обычного механического запоминания.

— Возможно, и так. Но во времена, когда не существовало печатного слова, людям приходилось запоминать все на память. Абсолютно все, понимаете? Ученики слушали учителя, а затем передавали устное знание уже своим ученикам. Их память была развитой, мускульной, если хотите.

Габриелю вспомнился летний день, Хайгейтское кладбище и две женщины, в волосах у которых запуталось солнце. Потягивая вино, они дословно цитировали книгу, прочитанную много лет назад.

Он опять посмотрел на профессорский стол, где поблескивал компакт-диск.

— Следовательно, вы предполагаете, что архитектор этого дворца обладает хорошей памятью?

— Не просто хорошей. Волшебной. — Голос Столлуорди изменился, в нем снова послышался благоговейный трепет. — Автор этого дворца памяти — чародей и математический гений; человек, для которого концепция памяти — предмет настоящей страсти. Вы с ним знакомы?

— С ней.

— Речь идет о даме?

— Да.

— В самом деле? Поразительно. Все известные истории мастера, овладевшие «Искусством памяти», — мужчины. Маги и волшебники: Иоганн Триттенхеймский, Роберт Фладд, Раймонд Луллий, Джордано Бруно, Джулио Камилло…

— Получается, эта женщина — тоже чародейка.

— О да.

Габриель закрыл глаза и представил Минналуш с книгой, на страницах которой — ведьмы, горящие на кострах, как факелы. У нее бледные, узкие ладони, а волосы — переливчатое облако испанского мха.

— Видите ли… — Столлуорди подался вперед, глаза на красивом лице заблестели, слова посыпались быстро, сплошным потоком. — Поначалу методика «Искусства» служила лишь вспомогательным средством для тренировки памяти. По крайней мере, древние греки воспринимали ее именно так. Все поменялось в Средние века и эпоху Возрождения, когда «Искусством памяти» заинтересовались люди, стремившиеся обрести божественную силу.