Дневная суета потихоньку забывалась, пока Найна вслед за Карамом совершала метеорологическое путешествие. Она ни разу не была за границей, но благодаря Караму открывала новые страны, воображая их климат. Конечно, она не так чутко отзывалась на прогнозы, как он. Однажды у него даже пар пошел изо рта, хотя стоял теплый весенний день. В другой раз, когда они гуляли, Карам вспомнил о наводнении в Бангладеш и тут же остановился перед лужей, словно испугался, что поток воды унесет его прочь (Найна не поняла, что он просто боялся замочить ноги). Когда она слышала название какого-нибудь города впервые, то искала его на карте, и постепенно ее представление о мире (прежде — лишь дюжине стран) обрело форму глобуса.

Карам продолжал зачитывать прогнозы для разных городов. Сколько мест, сколько событий! Везде не побывать. Наводнения, засухи, ураганы… Погода — это история Земли и непредсказуемая движущая сила ее обитателей. Он следил за капризами природы, как лишенный крыльев — за полетом птицы.

Наконец Карам дочитал и опять снял очки.

— Надо? — Он протянул Найне газету.

Та помотала головой. Пышные волнистые волосы закачались у ее лица, подчеркивая болезненную худобу. Найна читала медленно, а теперь и подавно не смогла бы сосредоточиться на таком сложном деле — слишком утомилась. Учебники по медицине она одолела с большим трудом и с тех пор не брала в руки английские книги, только время от времени просматривала газеты.

— Нельзя во всем полагаться на слова других, — сказал однажды Карам, когда Найна приехала ухаживать за Сарной. Она приняла его слова за упрек и всякий раз, попадая в дом на Эльм-роуд, читала «Таймс». Притпалу тоже это понравилось. «Ты теперь почти ученая», — дразнил он, когда Найна брала у него «Дейли телеграф». После смерти мужа она подписалась на «Таймс». Карам одобрил бы, если б узнал, но они были еще слишком чужими, чтобы делиться такими новостями. И все же со временем, когда недуги Сарны раз за разом сводили их вместе, они начали притираться друг к другу. Спокойная речь Карама, его тихое присутствие успокаивали Найну после бурных встреч с матерью. А готовность Найны выслушать, умиротворенность и широкая улыбка, которая таяла на ее лице, точно масло, в свою очередь утешали Карама.

Он встал и потянулся, а потом размотал тюрбан. Его редеющие седые волосы были стянуты в тугой узелок. С красной полоской вокруг лба он был похож на индейца какого-то древнего племени. Найна могла с уверенностью сказать, что в ту минуту Карам смотрел в зеркало, хотя делал вид, что нет. Сняв ленту, он попытался стереть отпечаток на лбу, раздумывая, как поговорить с Найной о ее худобе, чтобы она не сочла его слова критикой. Тут у него забурчал живот, и все решилось само собой.

— Поужинаешь? — спросила Найна.

— Нет, нет. — Карам все еще переваривал праздничные яства. Вдруг он передумал: — Хотя перекусить можно, если ты составишь мне компанию.

— Ой, я так объелась! — Она тяжело вздохнула. После жирной Сарниной стряпни у Найны появлялось чувство, что она сыта на три дня вперед. Еда была как сама Сарна: усваивалась только в небольших количествах. — Я могу тебе что-нибудь разогреть, мне не трудно. Там много всего осталось.

— Мм, неохота есть в одиночку. Обычно Сарна со мной ужинает…

— Ну хочешь, я с тобой посижу. — Найна встала.

— Тебе нужно лучше питаться. — Карам посмотрел на белоснежный тюрбан, на его аккуратные складки — словно завитки раковины, не подвластные времени. — Ты совсем исхудала с тех пор, как умер Притпал. Какой смысл приезжать сюда и помогать Сарне, если ты исчезаешь на глазах?

Смутившись, Найна закусила губу. Она и не знала, что внешность выдает ее горе. Одиночество было невыносимо. Оно уничтожало все, даже аппетит. После смерти Притпала лишь работа заставляла ее жить дальше — точно леса, удерживающие дом, пока внутри ведутся реставрационные работы.

— Хорошо. — Ее глаза потемнели. — Я поем с тобой.

Карам одобрительно кивнул, и она пошла на кухню греть ужин. Ее присутствие, некогда тревожащее, теперь стало ему приятно. Для них с Сарной Найна делала больше, чем родные дети. И больше, чем она догадывалась.

Карам всегда мечтал повидать мир, исторические места: пирамиды, Великую китайскую стену, Колизей, Эйфелеву башню. С тех пор как в молодости он пытался поймать историю на улицах Лондона, других попыток приобщиться к великому он не предпринимал. Побывал на похоронах Черчилля, на свадьбе принца Чарльза и леди Дианы, в остальном же с миром его связывали только газеты, радио и телевидение. Семейные хлопоты и работа не давали ему присутствовать при историческом процессе. Да он не очень-то и хотел: заботы и чаяния среднего возраста давно затмили юношеские порывы.

Пришедший из Африки трактат о сикхизме, написанный учителем-джи, тоже поубавил его пыл. Вскоре после закрытия «Касака Холдингс» Карам получил незаконченную работу Лахвиндера. В длинном сопроводительном письме учитель объяснил, что Карам — единственный человек, которого могло бы заинтересовать продолжение его дела. «Быть может, тебе удастся закончить то, что я не смог», — надеялся старик. Карам стал уделять много времени чтению и размышлениям о сикхизме. Ему понравилась затея написать книгу о своем народе.

Когда авиабилеты подешевели, он решил, что может позволить себе путешествие, и вместе с Сарной отправился в Египет. Взял он ее только потому, что не знал, как избежать скандала. Однако после этой поездки Карам раз и навсегда зарекся брать жену куда-либо.

Все началось с той минуты, когда Сарна увидела их номер в гостинице — с двуспальной кроватью. «Хаи Руба, — подумалось ей, — этот скряга не захотел раскошелиться на нормальную комнату! С таким, как он, спать в общей постели значит только одно…» Ее подозрения оправдались в первую же ночь, когда рука Карама очутилась на руке Сарны. Она смахнула ее, точно муху, и отвернулась, воздвигнув перед мужем барьер из собственной внушительной спины.

На следующее утро Карам проснулся от надоедливого жужжания вентилятора под потолком, лопасти которого уныло — и совершенно без толку — загребали горячий влажный воздух. Стерев пот со лба, Карам посмотрел на Сарну. Та все еще спала на боку, ее блестящие черные волосы разметались по подушке. От нее исходил аромат нардового масла, которым она намазалась от комаров, а сквозь него пробивались нотки засахаренного лука и фенхеля. Пододвинувшись ближе, чтобы вдохнуть этот запах, Карам заметил седые прядки на ее затылке и за ушами. Он погладил их. Сарна притворилась спящей. Ее уже давно никто не ласкал, в последние годы только внуки порой застенчиво обнимали бабушку. Но она все еще боялась последствий своей любви — слишком часто у нее отнимали близких — и сразу же отпускала мальчиков. Когда Карам прижался носом к ее шее, Сарна выскочила из постели и закричала: «Ох-хо! Нет уж!» С какой стати этот подлец решил, что она снова примет его в свои объятия? Даже не извинился! От него и слова ласкового не услышишь! Хаи Руба, и откуда что берется?! Сама Сарна уже давно не испытывала влечения к Караму.

— Да что с тобой такое? Мы все еще муж и жена, — сказал он.