Но не пестрота украшений и мешанина из мебели в бордово-малиново-красных тонах притягивала взор переступавших этот порог. Буйство красок на ковре, закрывавшем почти весь пол, кричащий диссонанс травянисто-зеленых штор и переливчатой синей обивки стульев – все это меркло на фоне адского пламени, которым горело одеяло Пенхаллоу, сшитое из лоскутов атласа, бархата и парчи.

В комнате из всей обстановки выделялась кровать. Глядя на ее массивные формы и антикварный внешний вид, естественно было предположить, что она находится в семье с незапамятных времен. На самом деле Пенхаллоу купил ее на распродаже несколько лет назад. Огромное сооружение из раскрашенного дерева с темно-красным бархатным балдахином, потертым и выцветшим от времени. Потолок балдахина был расписан купидонами и гирляндами из роз, а в высокой спинке кровати располагался целый арсенал шкафчиков и выдвижных ящичков. Стоявшее на возвышении ложе было настолько широким, что на нем разместились бы четверо. Но сейчас там возлежал лишь сам Пенхаллоу, со всех сторон обложенный подушками, – грузная развалина с ястребиным носом, торчащим между одутловатыми щеками, злобными глазками, свирепо сверкающими из-под черных кустистых бровей, и надменно сжатым ртом чревоугодника. На огромном животе едва сходился халат, надетый поверх пижамы. По цветистому великолепию лоскутного одеяла были разбросаны книги, журналы, коробки с сигарами, спичечные коробки, письма и тарелки с фруктами. В ногах устроилась пожилая, благоухающая псиной кокер-спаниельша, такая же тучная, как хозяин. Она имела милую привычку рычать на каждого, кто входил в комнату, и Фейт не стала исключением.

– Молодчина, – похвалил собаку Пенхаллоу.

Закрыв за собой дверь, Фейт подошла к креслу, стоявшему далеко от камина, где на тлеющей куче золы ярко горели поленья. Золу выгребали лишь раз в год, когда в отоплении наступал краткий перерыв. Поэтому уборка пыли в спальне Пенхаллоу требовала поистине геркулесовых усилий, что, впрочем, не смущало его.

– Доброе утро, Адам, – произнесла Фейт, тревожно вглядываясь в его лицо. – Ты плохо спал ночью? Я и сама почти не сомкнула глаз.

По недоброму блеску в глазах и тому, как кривились его толстые губы, Фейт догадалась: Пенхаллоу в дурном расположении духа, что неизбежно следовало за бессонной ночью. Сообразила, что сейчас он будет вымещать свое недовольство на ней, и сердце у нее заколотилось.

– Не сомкнула, говоришь? – язвительно усмехнулся он. – Что же не давало спать твоей глупой голове? Уж точно не заботы о муже. Хороша женушка, нечего сказать.

– Я не знала, что ты плохо себя чувствуешь. Иначе обязательно навестила бы тебя.

Пенхаллоу злобно фыркнул:

– Да какой от тебя прок! И как меня угораздило жениться на таком ничтожестве!

Фейт промолчала, и только на щеках выступил лихорадочный румянец. Это не укрылось от ее мужа, и он с удовольствием продолжил:

– Ты трусливая и малодушная бабенка. Полная размазня. Эта кошка, жена Юджина, даст тебе сто очков вперед.

– Не будем ссориться, Адам, – попросила Фейт.

– Моя первая жена разукрасила бы мне физиономию кнутом, посмей я сказать ей нечто подобное. А ты терпишь, как последняя курица.

Она понимала, что муж предпочел бы получить отпор, но это было выше ее сил – она всегда цепенела от страха, когда на нее кричали. И, как водится, ответила невпопад:

– Но я же совсем другая, Адам.

Пенхаллоу расхохотался, подняв голову к расписному потолку балдахина. Смех его, полный злорадства, казалось, эхом разносился по комнате. Фейт вцепилась в подлокотники кресла и застыла, залившись краской.

– Другая! – выкрикнул Пенхаллоу. – Кто бы сомневался, черт возьми! Посмотри на ребят Рейчел и своего щенка!

Кровь отхлынула от лица Фейт. Она со страхом взглянула на мужа. Сейчас он доберется и до Клэя.

Пенхаллоу чуть подвинул свою тушу, чтобы лучше видеть жену.

– Похоже, твой драгоценный сынок не слишком преуспел в Кембридже.

У Клэя действительно что-то не ладилось в университете, но он себя ничем не запятнал, а его успехи в учебе раньше никогда не волновали отца.

– Что ты этим хочешь сказать? Я уверена…

– Я хочу сказать, что зря трачу на него деньги! А он попусту теряет время!

– Зачем ты так говоришь, Адам? Разве Клэй в чем-то провинился?

– Черт, до чего же глупа эта женщина! – возмутился Пенхаллоу. – Он провинился в том, что ничего не делает! Не занимается греблей или еще каким-нибудь спортом, не вступает в охотничий клуб и даже не куролесит, как настоящий мужчина. Кисейная барышня, а не парень. Будь я проклят, если позволю ему и дальше дармоедничать, чтобы через пару лет вернуться с дипломом без отличия!

– Что же страшного в том, что он не совсем оправдал наши надежды? – возразила Фейт, собрав все свое мужество для защиты сына. – Ты же сам говорил, что у вас в семье ученость не в чести.

Почувствовав, что сегодня муж как-то по-особому безжалостен к Клэю, Фейт с негодованием воскликнула:

– Можно подумать, что Юджин и Обри сильно отличились в Оксфорде! А к Клэю ты почему-то придираешься!

– Хочешь знать, чем они отличились? Оба они, конечно, прохвосты, но след свой в Оксфорде оставили, будь уверена! – Он ткнул в ее сторону толстым пальцем. – Правда, учение не пошло им на пользу! Набрались там глупостей, только зря деньги на них потратил! Другим моим парням они и в подметки не годятся. Что толку, что Юджин строчит всякий вздор для жалких газетенок и боится ножки промочить, чтобы не подхватить простуду? А для Обри было бы не в пример полезнее, если бы я оставил его здесь и определил к Рэймонду. Барт с Коном, конечно, попортили мне крови, но по мне, так уж лучше здоровые молодые шалопаи, которые наслаждаются жизнью, как им повелела природа, чем эти гнилые умники, с какими якшается Обри!

– Зачем винить Оксфорд в грехах Обри? – возразила Фейт. – Кстати, Клэй совсем не такой. Он хороший мальчик, и я уверена…

По лицу мужа Фейт поняла, что опять говорит что-то не то, и замолчала.

– Клэй – никчемный парень! – отрезал Пенхаллоу. – Ни характера, ни куража, ничего мужского. Весь в тебя, дорогая.

Фейт опустила голову. Черный кот с рваным ухом, свернувшийся в кресле у камина, потянулся и стал вылизываться. Взяв с тарелки яблоко, Пенхаллоу впился в него зубами.

– Я хочу, чтобы он работал у Клифа, – небрежно произнес он.

– У Клифа? Клэй?

– Да, – кивнул ее муж, жуя яблоко.

– Ты этого не сделаешь!

– А что мне помешает?

– Но почему, Адам? Что он такого сделал? Это несправедливо!

– Он ничего не сделал. Именно поэтому я забираю его домой. Ты вбила себе в голову, будто он станет ученым. Поначалу я не возражал. Только вот ученого из него ни черта не получается! Ладно! Тогда для чего ему там торчать? Больше чем на провинциального адвоката он не тянет. Вот и отлично. Клиф согласен взять его к себе.