Утром он удивленно огляделся в лесу, не понимая, где находится. Но лесные страхи отступили, и он снова радостно доверился лесной жизни и пустился в путь, сверяя его по солнцу. Он набрел на совершенно ровный, почти без подлеска участок леса, сплошь состоявший из очень толстых старых прямых пихт; когда он шел между этими колоннами, они напомнили ему о колоннах большой монастырской церкви, той самой, под черным порталом которой недавно скрылся его друг. Когда же это было? Неужто прошло всего два дня?

Только спустя два дня и две ночи он выбрался из леса. С радостью увидел он приметы близости человека: возделанную землю, полоски пашни, засеянные рожью и овсом, луга, на которых там и сям издали виднелись узкие протоптанные тропки. Златоуст нарвал колосков ржи и жевал; приветливо смотрела на него возделанная земля, после долгой лесной чащобы все напоминало о человеке и радовало глаз — тропинка, овес, увядшие и поблекшие полевые гвоздики. Вот он и добрался до людей. Через час он миновал пашню, на краю которой стоял крест, встал на колени и помолился у его подножия. Обогнув холмистый мысок, он вдруг оказался под тенистой липой, с восхищением услышал мелодичное журчание источника, вода которого из деревянного желоба лилась в длинное деревянное корыто, напился холодной вкусной воды и с радостью увидел несколько соломенных крыш, выступавших из кустов бузины с уже потемневшими ягодами. Но больше, чем все эти милые признаки жилья, взволновало его мычание коровы; оно показалось ему таким ласковым, теплым и уютным, как приветствие или приглашение.

Осторожно оглядываясь, приближался он к хижине, из которой донеслось мычание. На пороге дома сидел в пыли маленький мальчик с рыжими волосами и светло-голубыми глазами, рядом стоял глиняный горшок с водой, из пыли и воды мальчик делал месиво, которым были уже измазаны его голые ноги. Со счастливым и серьезным видом он мял в руках влажную грязь, смотрел, как она вылезает из-под пальцев, делал из нее шарики и при этом помогал себе еще и подбородком.

— Здравствуй, малыш, — очень ласково сказал Златоуст. Но мальчик, подняв глаза и увидев чужого, разинул рот, скривил толстую рожицу и с плачем на четвереньках скрылся за дверью. Златоуст последовал за ним и попал на кухню; там было так темно, что после яркого дневного света он сначала ничего не увидел. На всякий случай он приветливо поздоровался, но не получил ответа. Однако за воплями испуганного ребенка постепенно стал слышен тонкий старческий голос, утешавший малыша. Наконец в темноте поднялась и приблизилась низенькая старуха, прикрыла глаза рукой и осмотрела гостя.

— Доброго здоровья, матушка, — крикнул Златоуст, — и да благословят твое славное лицо все святые; вот уже три дня, как я не видел человеческого лица.

Ничего не понимая, старушка щурила свои подслеповатые глаза.

— Чего ж тебе надобно? — спросила она неуверенно.

Златоуст протянул ей руку и слегка погладил ее пальцы.

— Хочу пожелать тебе доброго здоровья, бабушка, немножко отдохнуть и помочь тебе развести огонь. Не откажусь я и от краюхи хлеба, если дашь, но это не к спеху.

Он увидел приколоченную к стене лавку и сел на нее, пока старуха отрезала малышу ломоть хлеба; теперь он смотрел на чужака с напряженным любопытством, готовый в любой момент снова поднять вой и убежать. Старушка отрезала от каравая еще один кусок и подала Златоусту.

— Спасибо, — сказал он, — Бог тебе воздаст.

— Ты голоден?

— Да нет, мое брюхо набито черникой.

— Тогда ешь! Откуда ты идешь?

— Из Мариабронна, из монастыря.

— Ты поп?

— Нет. Школяр. Странствую.

Она взглянула на него полунасмешливо, полубессмысленно и слегка покачала головой на тощей морщинистой шее. Дав ему прожевать пару кусков, она снова вынесла малыша на солнце. Потом вернулась и спросила с любопытством:

— Много ли нового узнал?

— Немного. Ты знаешь отца Ансельма?

— Нет. А что с ним?

— Он болен.

— Болен? Он умрет?

— Не знаю. Что-то с ногами. Ему трудно ходить.

— Он умрет?

— Не знаю. Может быть.

— Что ж, пусть умирает. Пойду варить суп. Помоги мне нащепать лучины.

Она дала ему сосновое полено, хорошенько высушенное у плиты, и нож. Он нащепал лучины, сколько было нужно, и смотрел, как она сунула ее в золу, наклонилась и стала торопливо раздувать огонь, пока лучина не занялась. В точном, только ей ведомом порядке она уложила поленья, сосновые и буковые, в открытом очаге ярко запылало пламя, она подвинула к нему большой черный котел, висевший на ржавой цепи под дымоходом.

По ее приказанию Златоуст принес воды из источника, снял с молока в миске сливки, сидел в дымном полумраке, смотрел, как играет пламя и как в красноватом мерцании над ним появляется и исчезает сморщенное лицо старухи; он слышал, как рядом, за деревянной перегородкой, роется и стучит мордой о кормушку корова. Ему нравилось тут. Липа, источник, пылающий под котлом огонь, фырканье жующей коровы и ее глухие толчки в перегородку, полутемное помещение со столом и лавкой, возня маленькой седой женщины — все это было прекрасно, пахло едой и миром, людьми и теплом, родиной. Были здесь и две козы, и от старухи он узнал, что сзади есть еще и хлев для свиней, а сама старуха была бабушкой крестьянина и, стало быть, прабабушкой малыша. Его звали Куно, время от времени он входил и хотя не говорил ни слова и смотрел все еще испуганно, но больше не плакал.

Пришел крестьянин с женой, они были удивлены, найдя в доме чужого. Крестьянин уже начал было браниться и недоверчиво потянул юношу за руку к двери, чтобы осмотреть его при дневном свете; затем он рассмеялся, благожелательно хлопнул его по плечу и пригласил к столу. Они сели, и каждый макал хлеб в общую миску с молоком, пока молоко не подошло к концу и крестьянин не выпил остаток.

Златоуст спросил, нельзя ли ему остаться до завтра и переночевать под их кровом. Нет, сказал хозяин, тут нет места; но кругом сколько хочешь сена, уж как-нибудь он найдет себе ночлег.

Рядом с крестьянкой сидел малыш. Женщина не участвовала в разговоре, но за едой не спускала любопытных глаз с юного незнакомца. Его кудри и глаза сразу произвели на нее впечатление. Она с удовольствием обратила внимание и на его красивую белую шею, благородные чистые руки и их свободные красивые движения. Благородный и видный из себя был этот незнакомец, и такой молодой! Но больше всего привлекал ее голос незнакомца, она прямо-таки влюбилась в этот загадочно напевный, излучающий тепло, нежно влекущий молодой голос, в котором звучала ласка. Так бы и слушала не отрываясь этот голос.

После еды крестьянин занялся работой в хлеву; Златоуст вышел из дома, вымыл у источника руки и присел на низкий край корыта, наслаждаясь прохладой и слушая журчание воды. Он был в нерешительности: здесь ему больше нечего было делать, но было жаль уходить отсюда. Из дома вышла женщина с ведром в руке. Она подставила его под струю и ждала, пока оно наполнится.