Сей выползок в пелена гробовые,

Закрыть глаза, надсаженные долгим

Разглядыванием живых пылинок —

Глаза, чей первый блеск был отраженьем

Собрания пленительных диковин,

Свезенных отовсюду в Амстердам

Стараньями голландских капитанов:

Суда отважных сквозь туман и шквалы

К каким-каким ни хаживали землям —

Где пышет солнце жгучим медным зноем,

Где горы льда зелёного не тают,

Где преют в испарениях густых

Дремучие тропические чащи

И солнце пышных крон не проницает,

И люди никогда не видят света —

Лишь мимолётный серебристый луч,

Случается, зелёный мрак прорежет.

Ещё в далёком детстве я задумал

Богатствам этим роспись учинить:

Ранжировать, внести порядок, сделать

Их ближе человеку, разделив

По назначению их и по видам.

Что к медицине отнесу, что к мифам,

Отдельно амулеты (суеверья),

Отдельно минералы: ртуть, орлец,

Чем пользуют врачи от малярии.

Найду, как по разрядам разложить

И всё живое, чтобы птицы – к птицам,

У насекомых чтобы свой разряд.

Все яйца – от огромных, страусиных

До мягкокожистых, змеиной кладки, —

Кронциркулем обмерив, помещу

Перед тафтою в деревянных плошках.

Отец держал аптекарскую лавку

И поначалу радовался, видя,

К чему сызмлада сын душой стремится,

И будущее мне большое прочил.

Он мнил, что стану я творить добро,

Что славен буду меж людьми, что Богу

В угодность буду обличать неправду.

Когда же понял он, что вопреки

Его мечтам сын в стряпчие не метит,

В его глазах я стал врачом. «Кто лечит

Недуги тела, укрепляет душу», —

Рек сей благочестивый мудрый муж. —

«Весь век он будет есть и пить досыта.

Грех первородный всех обрек хворать,

Всем в лекаре нужда до самой смерти».

Меня ж влекло иное. Что причиной?

Ум въедливый или, быть может, чары

Заморских тех вещиц – убранства «детской»?

Началом анатомии я мыслил

Не сердце человека и не руки,

Но существа, чьи ткани много проще:

Букашки, мошки, червячки, жучки.

Что к жизни ключ? – Безглазый белый червь,

Питающийся человечьей плотью,

Снедаемый потом дворовой птицей,

Что человеку подадут на ужин —

И круг замкнётся. «Жизнь неразделима», —

Мне думалось. – «Разумный анатом

Начнёт с нижайшей из её ступеней,

Наиближайшей к Матери-Земле».

Не в этом ли причина? Или в том,

Что мною овладел мохнатый, чёрный

Бес во плоти – с кулак величиною

Из кабинета редкостей паук?

Иль образы берберских мотыльков,

За крылья чёрные как смоль распятых

Нам на забаву?

Странные созданья,

Они, однако, тоже были жизнь

(Хотя, как я, душой не обладали).

«Родство меж нами», – мнилось мне тогда.

Единосущно всё, и сущность эта —

Стеклянистый Белок, златой Желток,

Яйцо, по верованиям египтян

Начало миру давшее, в Эребе

Быв выведено чернокрылой Ночью.

Сияньем оперенный, из Яйца

Исторгся Эрос и, появши Хаос,

Посеял семена всего живого.

Как знать, не открывает ли намёком

Нам истину орфическая баснь…

Я стал исслеживать истоки жизни.

Что в том недолжного? Никто как Бог

Дал мне глаза, и руки, и сноровку

Соорудить помощника из меди,

Державшего мне линзы терпеливо

Над крохами живого вещества,

А я глядел в магические стекла,

Учился увеличивать, что вижу,

Сильней, сильней, покуда не открыл

Среди хитросплетенного порядка

И связи, и ступени становленья.

Мне было нипочём разъять глаз мухи,

Так роговицу комара приладить,

Чтоб сквозь неё увидеть колокольню

Вниз шпилем, многократно повторённой:

Лес игл без ангелов на остриях.

Пыльца-кольчуга мотыльковых крыльев,

Кривые когти на мушиных лапках —

Мне в мире сем открылся новый мир,

Мир истинный, чудесный, полный жизни

В обличиях диковинных существ.

Вот ты к моим губам подносишь кружку:

Когда б имел я линзы, мы бы в ней

Увидели взамен прозрачной влаги

Биение и яростные корчи

Хвостов драконьих, коим несть числа —

Виясь и помавая волосками,

Они блуждают в капле, как киты

Скитаются в безбрежных океанах.

Оптическая линза – лезвиё.

В увеличеньи скрыто рассеченье.

Единое – как здесь – предстанет многим,

А гладкое – нецельным, ноздреватым:

На коже дамы ямины зияют,

В чешуйках волоски её кудрей.

Чем чаще Множественность я встречал,

Тем был упорней в поисках Единства —

Первоматерии, Природы лика,

Что лишь в изменчивости постоянен.

Я усмотрел Закон в метаморфозах

Жука и муравья, пчелы и мухи,

Я понял, как в яйце растёт личинка,

И как она, уснувши в хризалиде,

Где утончается, где образует