– Это будет потом. Сейчас речь о другом. Если думать о грядущих трудностях, то я их смогу преодолеть. Во-первых, надо завершить начатое дело. Если я отнял добычу у господина Андреа Дориа, тем хуже для него. Это не беспокоит меня, равно как и иные последствия. Не волнуйтесь же и вы, Джанна. Все образуется. Радуйтесь, что вас не отправили в Алжир или Стамбул. Как говорят мусульмане, что предначертано, то предначертано. Мы только следуем своей судьбе.

Он обнял ее, прижавшись щекой к ее щеке, мокрой от слез.

– Теперь мы вместе, моя любовь. Вместе, будто по волшебству. И, с Божьей помощью, мы будем вместе, несмотря на все последствия этого странного приключения.

Так и не раскаявшись в своем «предательстве» и не думая о последствиях, Просперо принялся ломать голову над тем, как им с Джанной обрести полную свободу.

– Никогда, – сказал он ей, – жизнь еще не была так дорога мне, как теперь, когда я делю ее с вами. Она слишком бесценна, чтобы рисковать ею, подставляясь под месть Дориа. А он станет мстить, если мы попадем к нему в руки. Вас, возможно, отправят в монастырь, меня же вздернут на рее или придумают какую-нибудь менее зрелищную казнь. А мне вовсе не хочется, чтобы наша история получила такое печальное завершение.

Только глубокая преданность Просперо поддерживала ее в дни, когда от рассвета до захода солнца она сидела на борту «Асвады» в обществе пяти слуг-телохранителей, в то время как сам он был занят осуществлением своего грандиозного замысла.

Он распределил обязанности между рабами и берберами, силой согнанными сюда. Треть из них составляли женщины, а общее количество людей оказалось больше, чем ожидал Просперо. Они начали рыть канал с внутренней части лагуны, чтобы вода не попала в него, пока не будет вынута последняя горсть земли. Для экономии сил канал следовало делать не шире и не глубже, чем требовалось, чтобы провести расснащенные и облегченные галеры. Глубина должна была составлять всего пять футов. Армия работников трудилась в поте лица под палящим солнцем по всей длине болотистого перешейка под неусыпным наблюдением надсмотрщиков и солдат. Просперо сновал то туда, то сюда, ничего не упуская из виду, предвосхищая все возможные затруднения. Дело продвигалось так быстро, что уже к вечеру второго дня канал был готов и в него хлынула вода. Со стороны моря его запирала каменная дамба. Здесь строителей ждали самые большие трудности. И если бы Просперо придерживался первоначального плана действий, то поставленные им сроки никогда не были бы соблюдены. Но он внес поправки в проект. Канал не нужно было прокладывать по всему перешейку. С помощью валков, под которые были приспособлены срубленные и оструганные деревья, и тягловой силы в лице рабов, приставленных к каждой галере, он надеялся протащить суда пятьдесят ярдов по этой каменистой земле.

Приняв такое решение, он стал ждать, пока не будет завершен внешний канал, идущий от моря к заливу и заканчивающийся возле Эль-Кантары. Такой выбор определялся не только выигрышем в расстоянии, но и тем, что, сооружая внутренний канал, строители уже приобрели опыт. И внешний канал прорыли достаточно быстро, уже на третий день работ. Драгут тотчас же приказал провести суда и перетащить их волоком к морю.

Утром настал черед самой трудоемкой и сложной части этого предприятия: подъема галер на дамбу с помощью валков, волока и спуска на воду по другую сторону. Работа заняла весь день, и до захода солнца оставалось менее получаса, когда последняя из тринадцати галер, флагман Драгута, коснулась килем воды во внешнем канале.

Пришлось оставить две бригантины. Но это не было бесполезной потерей. Просперо подогнал их к выходу из лагуны и поставил рядышком, напротив крепости Драгута, где они были в поле зрения Дориа. Таким образом, вводя Дориа в заблуждение, они провоцировали его на дальнейшее укрепление блокады бухты и принимали меры предосторожности на случай каких-либо осложнений. И пусть адмирал смеется, убежденный в тщетности любых попыток оказать ему сопротивление. По крайней мере, на какое-то время эти два корабля помогут удержать его от активных действий. Перед тем как поставить бригантины на якорь, с них сняли все ценное, а оставшихся членов экипажа увезли под покровом темноты.

Утром Просперо устроил адмиралу еще одно зрелище. Прежде чем увезти из крепости тяжелые пушки, он дал шесть залпов по растянувшейся в цепь эскадре Дориа, словно еще надеясь поразить неприятеля. Как бы ни была подозрительна наступившая после этого тишина, Просперо приказал больше не стрелять, хотя Драгут страстно желал этого. Бесполезная пальба подскажет Дориа, почему замолчали пушки.

Затем орудия, влекомые волами, были доставлены на галеры, которые стояли в бухте под Эль-Кантарой. Здесь же погрузили и другой скарб, снятый с кораблей, чтобы провести их по каналу.

Грандиозная затея Просперо была воплощена на день раньше, чем он рассчитывал. Флот корсара, вновь оснащенный и загруженный свежей провизией, собрался в бухте и ждал ночи, чтобы выйти в открытое море.

Драгут был настолько благодарен Просперо, что никак не мог сдержать свои чувства.

– Я с сожалением расстаюсь с тобой, – признался он. – Но сделка есть сделка, и ты получил свою долю. Пусть Аллах защитит тебя, если адмирал Генуи когда-нибудь узнает об этом.

Просперо протянул на прощание руку.

– Ты был моим пленником один раз, а я твоим – дважды. Этого достаточно. Молю Бога, чтобы мы никогда не встретились как враги.

– Аминь! – сказал Драгут. – Но что предначертано, то предначертано. – Он коснулся рукой лба и губ в прощальном приветствии. – Да ниспошлет тебе Аллах безопасное плавание.

Шлюпка несла Просперо к «Асваде», похожей на тень среди других теней: ведь свет не горел ни на одной из галер. Полчаса спустя она уже выбиралась из бухты вместе с остальным флотом, держа курс на восток. Она была полностью укомплектована христианскими невольниками, которые больше не считались рабами. Цепи с них были сняты, и эти люди при необходимости могли оставить весла и взяться за мечи или аркебузы, чтобы защитить свой корабль.

«Асвада» шла на восток вместе с остальным флотом, а потом, около полуночи, уже находясь в двадцати милях от Джербы, повернула на север.

Наутро, когда Просперо поднялся из своей каюты на палубу, галера плавно шла под парусом, подгоняемая южным бризом, одна на необъятных сверкающих морских просторах. До самого горизонта не было видно ни одного корабля.

Кроме гребцов, которые дремали на своих скамьях, на «Асваде» был еще десяток матросов, включая и слуг Просперо, отплывших с ним из Генуи на фелюге. Командование галерой было доверено Феруччо.

Когда Просперо появился на корме, пройдя мимо кают-компании, в которой расположилась Джанна, Феруччо отделился от небольшой группы собравшихся у камбуза и подошел к капитану. Он был одет в широкие льняные брюки и красно-белую полосатую тунику, перетянутую поясом. Его голова была покрыта бесформенной красной шерстяной шапкой, какие носят рабы с галер. Феруччо был босиком, но держался с достоинством, сознавая важность своей новой должности.